Или («Song of Myself», 33): Я сам этот шкипер, я страдал вместе с ними. Гордое спокойствие мучеников, Женщина старых времен, уличенная ведьма, горит на сухом костре, а дети ее стоят и глядят на нее. Загнанный раб, весь в поту, изнемогший от бега, пал на плетень отдышаться. Судороги колют его ноги и шею иголками, смертоносная дробь и ружейные пули. Этот человек – я, и его чувства – мои. Все это Уитмен перечувствовал и всем этим перебывал, но, по сути, – не в повседневной истории, а в мифе – он был таким, как в двух следующих строках («Song of Myself», 24): Уолт Уитмен, космос, сын Манхэттена, Буйный, дородный, чувственный, пьющий, едящий, рождающий. А еще был тем, каким ему предстояло стать в будущем, увиденном с той нашей грядущей ностальгией, которая сама вызвана к жизни этими предвосхищающими ее пророчествами («Full of Life, Now» [13]): Сейчас, полный жизни, ощутимый и видимый, Я, сорокалетний, на восемьдесят третьем году этих Штатов, Человеку через столетие – через любое число столетий от нашего времени, – Тебе, еще не рожденному, шлю эти строки, они ищут тебя Когда ты прочитаешь их, я – раньше видимый – буду невидим, Теперь это ты – ощутимый, видимый, понимающий мои стихи – ищешь меня, Ты мечтаешь, как радостно было бы, если бы я мог быть с тобой, стать твоим товарищем, Пусть будет так, как если бы я был с тобой. (И не будь слишком уверен, что меня с тобой нет.) Или («Songs of Parting» [14], 4, 5): Камерадо, это не книга. Кто прикасается к ней, дотрагивается до человека (Что сейчас – ночь? мы вместе и никого вокруг?), Это – я, и ты держишь в объятиях меня, а я обнимаю тебя, Я выпрыгиваю со страниц прямо в твои объятья – смерть призывает меня [15]. Человек по имени Уолт Уитмен был редактором «Brooklin Eagle» [16] и вычитал свои главные мысли у Эмерсона, Гегеля и Вольнея; Уолт Уитмен как поэтический персонаж почерпнул их, соприкасаясь с Америкой, и обогатил воображаемыми приключениями в спальнях Нового Орлеана и на боевых полях Джорджии. Выдуманный факт может оказаться как раз самым точным. Поверье гласит, что английский король Генрих I после смерти сына ни разу не улыбнулся; пусть этот факт вымышлен, но он вполне может быть истинным как символ королевской скорби. В 1914 году распространился слух, будто немцы подвергли пыткам и искалечили бельгийских заложников; известие было, без сомнения, вымышлено, но достигло цели, вобрав в себя весь беспредельный и темный ужас перед вражеским вторжением. Еще простительней случаи, когда ту или иную доктрину возводят к жизненному опыту, а не к составу библиотеки или конспекту лекции. В 1874 году Ницше посмеялся над пифагорейским тезисом о цикличности истории («Vom Nutzen und Nachteil der Historic» [17], 2); в 1881-м, на одной из тропинок в Сильвапланских лесах, он вдруг взял и сформулировал этот тезис («Esse Homo» [18], 9). Глупо на полицейский манер толковать о плагиате; Ницше, спроси мы его самого ответил бы: важно, как идея преобразилась в нас, а не просто, что она пришла в голову [19]. Одно дело – отвлеченное предположение о божественном всеединстве; другое – вихрь, подхвативший арабских пастухов и перенесший их в гущу битвы, которая не имеет конца и простирается от Аквитании до Ганга. Задачей Уитмена было представить вживе образцового демократа, а вовсе не сформулировать теорию.
Со времен Горация, в платоновском или пифагорейском духе предвосхитившего свое преображение на небесах, в литературу вошла классическая тема бессмертия поэта. Прибегают к ней чаще всего из чистого тщеславия («Not marble, not the guilded monuments» [20]), если не ради подкупа или в жажде мести; Уитмен же на свой лад и безо всяких посредников соприкасается с каждым будущим читателем. Он как бы встает на его место и от его имени обращается к собеседнику, Уитмену («Salut au monde» [21], З): Что ты слышишь, Уолт Уитмен? Тем самым он переживает себя в образе вечного Уитмена, образе друга, который был старым американским поэтом XIX века и вместе с тем – легендой о нем, и каждым из нас, и самим счастьем. Гигантской, почти нечеловеческой была взятая им на себя задача, но не меньшей оказалась и победа. вернуться«Сейчас, полный жизни» (англ.; перевод А. Старостина). вернуться«Песни расставания» (англ.; перевод Э. Шустера). вернутьсяМеханизм подобных обращении непрост. Нас волнует то, что поэт взволнован, предвидя наше будущее волнение. Ср. строки Флекера, обращенные к поэту, который прочтет его через тысячу лет: О friend unseen, unborn, unknown, Student of our sweet English tongue Read out my words at night, alone: I was a poet, I was young. Уча язык наш, мой далекий друг, из грядущей темноты вглядись, потомок, в эти строки: я был поэт и юн, как ты. вернутьсяТочно так же стоит отличать саму идею и веру, будто наиболее серьезные нападки на ту или иную философскую доктрину обычно Уже предвосхищены там, где она и сформулирована. Платон в «Парвяиде» предвидит аргумент о третьем, который позднее выдвинет против него Аристотель; Беркли («Dialogues», 3) – собственное опровержение Юмом. вернутьсяНи мрамор, ни злаченый истукан (англ.). |
