— Эдит, это скоро пройдет. Он поймет. Надо дать ему время. Естественно, у него закружилась голова. Он опьянен.

— Возможно. Но я не люблю мужчин, которых от вина развозит. Когда я завожу любовника, я хочу, чтобы он говорил мне о любви, а не о работе! Это я умею и без него.

В тот же день она сказала Лулу Барье:

— Не заключай больше с Ивом контрактов на мою программу.

Лулу ответил:

— Давно пора. Директора мюзик-холлов уже больше не могут приглашать вас вместе.

Когда Эдит любила, это всегда было в первый раз на всю жизнь и никогда не было ничего подобного. Я же считала, что менялись только объекты.

Любовь Эдит напоминала температурную кривую. Вначале стрела шла вверх прямо к 42°, термометр разрывался. Потом, жар спадал, и кривая напоминала зубья пилы. Я называла это периодом «американских гор». Потом наступал упадок, ниже 35°, ей становилось холодно, сердце зябло, и она начинала кого-нибудь искать, чтобы его согреть.

Чтобы жить с Эдит, нужно было обладать железным здоровьем! В последний раз температура Эдит в период жизни с Монтаном подскочила во время концертов в «Этуаль».

В каком-то смысле Ив был наивен. Он думал, что его успех произведет впечатление на Эдит. Он глубоко заблуждался. Для того чтобы она его выдерживала, она должна была продолжать повелевать, а он заискивать. Но это был не тот случай. Он ей говорил: «Я тебя люблю». Это была правда. Но он прижимал баб по всем углам. Эдит это знала. Слишком часто я видела, как она плачет. Она жаловалась мне: «Момона, этот мужик приносит мне столько горя, я так больше не могу». Она это говорила, но жизнь показала иное. Мы прожили с Ивом еще много времени.

По опыту я знала, как заканчивались ее связи с мужчинами. Неприятности. Ссоры. Эдит нервничала, пила. По ночам никто не спал. Среди ночи, вернее, ближе к утру, Эдит звонила мне: «Момона, иди ко мне» — или будила меня, если я спала рядом. И начиналось: «Представляешь, что он сделал!» Это длилось час, потом она мне говорила: «Мой бедненький, мой котенок, у тебя слипаются глазки, иди спать». Я уходила, но через десять минут она меня снова звала, и все начиналось сначала.

Мы еще до этого не дошли. У великой любви просто падала температура.

Нужно сказать, что Ив тоже вносил свой вклад. Случались сцены, которых он мог бы избежать. Однажды вечером он вернулся домой как ни в чем не бывало, довольный собой. Но Эдит выстрелила без промаха:

— В следующий раз скажи своей курице, чтобы чистила тебя щеткой, когда отпускает домой. На тебя смотреть противно. Посмотри на свое плечо (пиджак Ива был в пудре и помаде). Ты мне нужен не для ровного счета! Я не подбираю чужих объедков!

Он прикусил язык. Но захотел играть в супермена. Она послала его подальше.

— Не ломай из себя марсельского вора в законе, — это лезет у меня из ушей! Мне смешно, когда строят из себя паханов! Что такое настоящий вор — я знаю! Я знаю, из какого он теста! В моем доме под твою дудку плясать никто не будет! Если тебе надоело, собирай вещички, я тебя не держу! Беги к своим курам, пусть квохчут вокруг!

На этот раз чувствовалось, что она говорит серьезно. Ив быстро дал задний ход! Он громко рассмеялся: нельзя сказать, чтобы смех вышел непринужденным. Он обнял ее и стал говорить нежные слова — черт, он это умел! Он крепко обнимал ее, прижимал к себе и осыпал «я тебя люблю». В его объятиях она выглядела такой невесомой и хрупкой, что я говорила себе: «Не может быть, чтобы она ему не уступила!»

— Эдит, ты же знаешь, ты одна в моем сердце. Негодяи, которые говорят, что я тебя обманываю, клевещут из зависти. Наше счастье им спать не дает. Ты — моя жизнь. Ты мне веришь?..

— Да, — выдохнула она, улыбаясь и сияя от радости.

Но Ив, к сожалению, продолжил, неосторожно раскрыв свою сокровенную мечту.

— Когда они увидят наши имена, соединенные на афише и написанные одинаково крупно, они поймут, что мы с тобой связаны на всю жизнь…

Она вырвалась из его объятий. Он попал в самую точку. Со своей грустной улыбкой «уличной-девчонки-которой-не-повезло», она ему сказала: «О, со мной, знаешь ли, любовь на всю жизнь продолжается не так долго». Потом добавила холодно: «Что касается наших имен на афише: комедия окончена! Я уже сказала об этом Лулу!»

Можно иметь метр восемьдесят семь роста, можно быть сложенным, как бог, но после таких слов нельзя не согнуться в три погибели…

Однако их имена встретились на афише еще раз. И по воле Эдит.

Во время оккупации Марселю Блистэну пришла мысль снять фильм с Эдит. Он сказал ей об этом, и она ответила: «Великолепная задумка. Клянусь, мы сделаем такой фильм». Но тогда об этом не могло быть и речи, Блистэн скрывался. В декабре 1944 года снова возник с уже готовым сюжетом. Он очень прост и сделан будто по мерке Эдит: известная певица встречает парня, она его любит, делает из него человека, а потом уходит от него и остается одна.

Эдит прочла сценарий и рассмеялась: «Ну, Марсель, не так хорошо, как здорово! Ты предсказал будущее. Я согласна у тебя сниматься, но при условии — возьмешь Ива Монтана».

Блистэн не возражал, но продюсеру это имя ничего не говорило. Его сомнения можно было понять, ведь деньги-то вкладывал он. Афиша с именами Эдит Пиаф и Ива Монтана не вызывала желания бежать в кино со всех ног.

Но когда Эдит чего-нибудь хотела, она умела взяться за дело. Пятнадцатого января 1945 года она устраивает для продюсера коктейль в клубе «Мейфер» на бульваре Сен-Мишель, где каждый вечер выступает Ив. Ив поет. Блистэн просит Эдит спеть одну из ее песен. Все было условлено заранее. Эдит заставляет себя просить. «Ну, хорошо, только одну, для тебя…». Она поет, и потрясенный финансист говорит Марселю: «Эта женщина гениальна, а у Монтана очень хорошие внешние данные. Я согласен».

Так решилась судьба фильма «Безымянная звезда». Вместе с Эдит снимались Марсель Эрран, Жюль Бери и два дебютанта: Серж Режиани и Ив Монтан.

Несколько лет спустя Ив сказал: «Я всем обязан Эдит». Он говорил истинную правду.

Хотя у Ива был аппетит людоеда, готового все проглотить, в жизни ему не хватало уверенности в себе. На кинопробах он выглядел бледно. «Не волнуйся. Ты создан для кино, у тебя врожденный талант. Ты далеко пойдешь». — Липший раз Эдит предсказала будущее.

Съемки фильма прошли спокойно, за исключением финального эпизода. «Безымянная звезда» заканчивалась кадром в духе Чарли Чаплина. Великая актриса уходит из студии, одна, ее маленькая фигурка исчезает на горизонте…

На этот раз великой актрисой стала я. Эдит в тот день была сильно навеселе. Говорила она хорошо, но пройти, не шатаясь, три метра не могла. Марсель кричал:

— Иди прямо!

Эдит хохотала:

— Не могу. Я падаю с ног от горя!

— Скажи лучше: от пьянства!

— Оставь меня в покое: сними Момону!

Марсель посмотрел на меня и сказал:

— Надень ее костюм. Тебе поправят прическу, и со спины ты сойдешь.

Хоть я и убеждала себя, что меня снимают только со спины, сам факт присутствия перед камерой произвел на меня большое впечатление. А Эдит смеялась: «Я нашла тебе профессию: будешь моей дублершей».

Мы по-прежнему жили в «Альсина». Между Ивом и Эдит внешне все шло как будто хорошо, но я знала, что это ненадолго. Она жила рядом с ним, но не вместе с ним. Они продолжали совместную жизнь как бы по привычке.

После Освобождения в нашей жизни снова появилась Гит, Маргерит Монно. Она полюбила Ива. «Он столь же красив, сколь талантлив», — говорила она. Эдит это было приятно. Когда она рассказывала Гит о своих любовных увлечениях, та всегда находила их чудесными, казалось, еще немного, и она положит их на музыку.

Эдит преследовала одна мысль, но она стеснялась сказать об этом Гит. Все же она решилась: «Я едва осмеливаюсь сказать об этом именно тебе, но когда у меня рождаются слова песни, я слышу и музыку. Все приходит одновременно, понимаешь? Как ты думаешь, не попробовать ли мне сочинить крошечную мелодию?»

Нужно было быть такой тактичной, как Гит, чтобы Эдит не замкнулась в себе. Ведь она не имела никакого представления о сольфеджио! Сказать это такому композитору, как Маргерит Монно: та могла подумать, что ее разыгрывают.