12 ноября Государыня выехала с дочерьми в Могилев. С ней ехала и А. А. Вырубова. Свидание Их Величеств изменило принятые было Государем решения. Протопопов остался на своем посту. Приехавший с докладом Трепов склонился пред Высочайшею волею. Вскоре он очень уронил себя морально в глазах Их Величеств. По совету генерала Мосолова, его шурина, он поручил Мосолову переговорить с Распутиным, предложить ему 150-200 тысяч рублей единовременно, а затем ежемесячную помощь с условием, дабы он не вмешивался в его министерские распоряжения. Распутин сначала разгорячился, как бешеный, затем, выпив хорошо с генералом, поуспокоился и сказал, что он посоветуется с "папой", а что генерал пусть заедет к нему за ответом дня {177} через два. Испросив разрешение приехать в Царское Село, Распутин рассказал все как было Их Величествам. Конфуз с попыткой подкупить "Старца" вышел полный. Теперь Царица потеряла уже всякое доверие к Трепову, что очень затрудняло работу последнего.
15 ноября Государем был принят председатель Госуд. Думы Родзянко. Родзянко изложил о том вреде, который приносит родине вмешательство в государственные дела Царицы Александры Федоровны. Говорил о вреде Распутина, о непригодности Протопопова, как министра, о заискиваниях некоторых министров перед "Старцем". Доложил о разных слухах, волнующих общество, до слуха об измене, включительно. Государь слушал спокойно, молча, курил и смотрел на ногти. После слов Родзянки об измене и шпионах Государь спросил насмешливо: - "Вы думаете, что я тоже изменник". Когда же Родзянко стал уверять, что Протопопов сумасшедший, Государь заметил, улыбнувшись, - "Вероятно с тех пор, как я сделал его министром". Докладчик не имел успеха. Государь вообще не принимал всерьез того, что говорил ему Родзянко, на этот же раз он остался им недоволен и даже не разрешил гофмаршалу пригласить его к высочайшему столу. Это был большой афронт, вызвавший в Ставке большие пересуды. В Петербурге же неуспех Родзянки возбудил большие разговоры, как в Думе, так и в высшем кругу общества и дал лишний повод к нареканиям по адресу Царицы.
В те же дни окончательно слег переутомившийся генерал Алексеев. Доктора находили необходимым, чтобы он ехал в Крым. Государь настоял на этом, и 12 числа ему был дан отпуск и он уехал в Севастополь. Штабные жалели, Государь был непроницаем, Царица была довольна. Она не доверяла Алексееву. До нее доходили какие-то неясные слухи об его враждебности к ней. Она не могла переварить его сношений с Гучковым. И тут чуткий инстинкт Царицы не обманул ее. Уже после революции, в своей книге "На переломе" (Стр. 22), П. Н. Милюков, со слов князя Львова утверждает, что генерал Алексеев "собирался перед своею {178} болезнью арестовать Императрицу, если бы она приехала в Ставку". Мельгунов в книге: "На путях к дворцовому перевороту" дает некоторое уточнение этому проекту. По его данным, в ноябре, к генералу Алексееву приезжал от князя Львова посланный и ему было отвечено генералом: "передайте князю Львову, что всё, о чем он просил будет выполнено". Подтверждают участие Алексеева в заговоре так же в своих книгах и Брусилов, Керенский и Лемке. Видимо, болезнь Алексеева помешала тогда плану заговорщиков. Во всяком случае, ни Дворцовый Комендант с его органами охраны, ни Министр Внутренних Дел с его политической разведкой, - никто, кому ведать надлежало, не знал тогда о том заговоре. Заместителем уехавшего Алексеева был назначен генерал В. И. Гурко. Скоро последовало затем и еще одно новое назначение: генерал-квартирмейстером Ставки, вместо генерала Пустовойтенко, был назначен генерал Лукомский. Умный, ловкий генерал администратор, женатый на дочери покойного генерал-адъютанта Драгомирова. Я знал его еще по службе в Киеве в 1903-1905 годах. Он был молодым капитаном Генеральн. Штаба. Его ценил тесть, ценил его и заместитель генерал-адъютант Сухомлинов, который и взял его в Петербург, где он и продолжал свою карьеру.
Между тем, борьба за власть в Госуд. Думе выражалась все ярче и ярче. Милюковское выступление 1 ноября, оставшееся безнаказанным, имело колоссальный успех по всей России. Клеветнической речи верили. Торгово-промышленная Москва отозвалась на то выступление письмом на имя председателя Гос. Думы, которое заканчивалось словами:
"Торгово-промышленная Москва заявляет Государственной Думе, что она душей и сердцем с нею". Письмо было подписано представителями Московских Биржевого Комитета, Купеческой Управы, Комитетов - Хлебной биржи, Мясной биржи и Биржи пищевых продуктов.
Через Военно-Промышленные Комитеты в рабочую среду бросались мысли о необходимости преобразования государственного строя и о поддержке в борьбе за то Гос. Думы.
{179} 19 ноября возобновились заседания Гос. Думы. На трибуне впервые появился новый премьер Трепов. Левые встретили его такой обструкций, что понадобилось исключение восьми депутатов, в том числе Керенского, Скобелева и Чхеидзе. Только на четвертый раз мог Трепов произнести свою речь. Она успеха не имела. Дума уже зарвалась. Она шла на открытую борьбу с властью. Прения открыл вышедший накануне из фракции правых монархистов Пуришкевич. Пуришкевич резко обрушился на правительство, упоминал о темных силах, которые окружают Государя, очень некрасиво обрисовал деятельность Дворцового коменданта Воейкова. Он заявил, что Воейков получил от министерства Путей Сообщения миллион рублей на постройку ветки в свое имение с минеральной водой "Кувака". То была ложь, которую через три дня опровергнул с той же трибуны сам министр. Ни одной копейки субсидии Воейков не получил, а железнодорожная ветка туда никогда и не проводилась. Но клевета была пущена и она облетела всю Россию. Надо было дискредитировать представителей власти, близких к Царю. Но при Дворе отлично знали безупречность Воейкова по отношению казенных денег, знали и подкладку речи Пуришкевича. При предшественнике Воейкова, при генерале Дедюлине, Пуришкевич получал от него ежегодно субсидию 15.000 руб. Воейков нашел подобную выдачу излишней и перестал субсидировать Пуришкевича на его партийные, очевидно, предприятия. Пуришкевич стал всюду и везде критиковать и бранить Воейкова и вот теперь громил того с его водой "Кувакой". Врагов у Воейкова было достаточно много, и речь Пуришкевича имела большой успех. Генерал "от кувакерии" сделалось нарицательной кличкой. Партийные страсти в Думе разгорались. 22 ноября правый депутат Марков Второй выступил с возражениями против нападок на власть и с опровержениями на речи Милюкова и Пуришкевича. Речь Маркова затронула оппозицию. Поднялся шум, крик, ругательства. Председатель Родзянко не принял мер к прекращению их, когда же сам Марков подал резкую реплику по адресу шумевших, то Родзянко призвал его к порядку, а затем прервал его речь и потребовал ухода с {180} кафедры.
