Но под Новый год к Самохину приехала из Т.-ска Татьяна, с которой они хотели пожениться еще летом, когда закончили университет (Татьяна училась на юридическом). Но девушка заболела. А может быть, придумала, что заболела, потому что у Самохина с ее родителями не вышло теплого разговора - суровые они у нее, сердитые люди.
- Кудряв, как баран... - передавали подруги Татьяны слова ее отца про Самохина.
- Шибко громко говорит, - обмолвилась мать. - Как радио.
И за прошедшие полгода Самохин стал постепенно привыкать к мысли, что Татьяна к нему уже и не приедет. Как это она пойдет против воли отца? И вдруг она явилась, в желтой дубленке, закутанная в шаль, в варежках и в валенках.
- Я к тебе, - сказала она как-то сумрачно прямо на пороге общежитской комнаты Самохина и прильнула к нему. - Я им сказала - не вам, а мне надо устраивать жизнь.
И не хватило у Самохина честности сказать, что он ее уже и не любит почти, а встретил Нелю. Но Татьяна была девица, Самохин был первый у нее мужчина. Опять же она порвала с родителями ( и те не скоро простят ей это замужество), и Самохин по-своему полюбил ее. И вспоминая иной раз Нелю, распутывающую глянцевые пленки в далеком метельном городе, оправдывался тем, что он у нее был не первый...
..........................................................................
Утром попив молча с женою чаю, Самохин побрел снова к тому магазину.
Свет в витрине еще не включали. И в раннем сумраке каменная раздетая девушка с небрежно брошенной на плечо лисьей шубкой, была до наваждения похожа на Нелю. Ну, не может, не может случайно получиться столь похожее выражение лица! Особенно эта ее полуулыбка, с которой она даже спала в сладостные ночи... И ходит же мимо всякая наглая публика, глазеет на нее. Правда, она протянула левую руку, как бы несколько прикрывая низ живота. Но все равно... Кто же, кто, зачем ее вылепил и сюда продал?
Магазин был еще заперт, и вот показался хозяин. Он был в пышной пуховой куртке, в меховой кепке, зарывавшей его лысину, в руке нес кейс. Но Самохин его сразу узнал. И что удивительно - капиталист сразу же признал и его.
- Что? Пришли грабить и не решаетесь? - хмыкнул он. - Или втюрились? В которую же?
Глядя злыми от тоски и отчаяния глазами на него, Самохин решительно (а что терять?) показал рукою за стекло. И почему-то признался чужому человеку:
- Хочу слетать в Питер. Не знаете ли, сколько сейчас стоит билет на самолет?
- О-оо!.. - протянул хозяин магазина, отпирая дверь и отключая зазвеневший звоночек охранной сигнализации. - Милый вы мой. Тут какая-то страшная тайна? Да?
Как во сне ( он же и не спал сегодня) Самохин ступил за ним следом.
- Я, кажется, догадываюсь, да-да... - пропел хозяин и, задумавшись, показал неестественно белые зубы. - Если все так серьезно, лететь туда, конечно, не надо. Не надо. Хорошё. Я вам продам адрес мастера, который мне делает этих красавиц.
- Сколько?.. - голос у Самохина пресекся.
- Недорого. - Хозяин надел очки. Глаза его смеялись. - Сто долларов.
- Это... сколько же? - начал шарить по карманам Самохин. - Сегодня какой курс?
- Все тот же... краткий курс КПСС, - странно пошутил лысый человек. И вдруг отойдя к окну, очень печально, внимательно оглядел каменную девицу за стеклом. - Неужели на кого-то похожа? Только я попрошу вас... не говорите, как нашли. Он стесняется, что лепит модели для витрин. Все-таки заслуженный художник России... бывший лауреат...
- Бараев?! - догадался Самохин и хлопнул себя по лбу ладонью. - Костя Бараев?! Так я же его знаю... Спасибо! Никому не расскажу! - И выбежал вон.
..........................................................................
Самохин несся по скользким улицам и пару раз уже летел было носом в промороженный камень, но каким-то чудом оттолкнувшись рукою, едва не сломав кисть, успевал выпрямиться...
Конечно же, если кто и мог вылепить Нелю, так это Костя Бараев. Он ее видел, когда Неля неожиданно прилетела в гости к Самохину на "материк".
В городе уже начиналась весна. Пахло мокрыми тополями. Самохин полагал, что Неля все поняла ( он перестал ей писать, и она тут же перестала слать ему затейливо раскрашенные фломастером конверты), но вдруг она прилетела.
Вернее, он сначала получил телеграмму, присланную на геолком ( Самохин дал ей свой рабочий адрес - из почтовых ящичков в общежитии письма часто пропадали): "ПРИЛЕТАЮ ВСТРЕТЬ ЕСЛИ СМОЖЕШЬ НЕЛЯ".
"А если не смогу, так что? По делам, наверное, летит."
Но когда Самохин увидел в аэропорту ее тоненькую фигурку в черном полушубке, ее бледное личико с прелестной полуулыбкой, в нем сразу все оборвалось: "Какой же я негодяй! Она меня любит, и я же ее люблю... но что я делаю?!"
Деться им была некуда - дома сидела Татьяна, и он повел ее к местным художникам, где в бывшей церкви, разгороженной фанерой и картоном, были их мастерские, и там по вечерам собиралась местная "золотая молодежь" - с гитарами, с запретными стихами...
Он вез ее в автобусе и что-то громко говорил, даже излишне громко, смеясь и сверкая глазами, - мол, сначала он хочет ее познакомить с друзьями, а потом они поедут к нему. И Неля радостно кивала, держа его за руку, как слепая.
И они прожили два дня в гостях у скульптора Кости Бараева, в пустой, высоченной - уходящей под своды церковного купола - очень холодной комнаты, среди стоящих там и сям, пугающих с непривычки темных человеческих фигур, покрытых от чужого глаза тряпками и время от времени обливаемых водою, среди некупленных худсоветом гипсовых памятников Ленина и Чехова (оба в свое время бывали в этих краях). Чтобы Татьяна не запаниковала, Самохин, выбежав в гастроном за шампанским, колбасой и конфетами, в первый же вечер дозвонился с уличного телефон-автомата до общежития - попросил старушку на вахте передать Татьяне из 214-комнаты, что он срочно уехал в Новосибирск. А на работу Самохин, понятно, вовсе не ходил - гори на синим пламенем...
Но поскольку Самохин, угощая всех вином, сам пил словно воду горькую водку, Неля вдруг догадалась, что ее милый запутался в обстоятельствах, как полгода назад в магнитофонных пленках. И как-то среди ночи, в чужой вонючей постели, нежно шепнула ему, глянув на светящиеся часики:
- Мне надо лететь.
Он проводил ее до аэропорта, сутулясь, черный, изображая тяжело пьяного, чтобы только ни о чем не говорить. Только буркнул, что скоро прилетит к ней, и они что-нибудь придумают. О его жене не было сказано ни слова. Но она несомненно существовала, как существует в космосе черная железная звезда, которая отклоняет траектории других звезд, хотя сама и не светит.
Надо сказать, и Татьяна не пытала мужа ни о чем, когда, наконец, он появился дома. Только и спросила:
- А зачем ты туда ездил?
- Образцы возили...
Какие образцы среди весны? Давно уже отчеты написаны и сданы. А если куда и возят образцы редкоземельных металлов, то в Москву, где имеются для химического анализа хорошие лаборатории... Не говоря уж о режиме секретности, который в ту пору не позволял иметь дело с кем-либо, кроме Москвы...
Может, Татьяна о чем-то и догадывалась, но была мудра. И слава Богу.
Вот и все... и забылась, забылась постепенно Неля. Ее сладкое тело... ее нежная полуулубка... И что за наваждение - через столько лет... да еще на ярком свету, за стеклом, на потребу публики... Кто мог?! Да никто, конечно, кроме Кости. Он завидовал Самохину. Он всерьез предложил тогда Неле - при всех, за столом - стать его женою.
- Я вдов, - говорил он. И это была правда. Его жена Рая недавно умерла от рака. - Мы будем счастливы, как Ромео и Джульетта.
Неля в ответ тихо смеялась и никла к Самохину.
Но с чего вдруг он вспомнил о ней и вылепил манекен? Но так похоже... Или у него с тех времен остался набросок? Самохин, хоть убейте его, не помнил, лепил в те вечера Бараев Нелю или хотя бы карандашом набросал портрет?
