Вера Соколинская

Семейные легенды

Если я не испытала запоя, не родила в 15 (как бабушка), не села в тюрьму за совращение несовершеннолетних (что грозило дяде), не занималась любовью на надгробии, как мама (хотя в этой области у меня есть свои достижения!), не покончила с собой (папин исход у меня впереди), не была увлечена сексом настолько, чтобы трое суток не ходить на работу (все-таки родителей есть за что уважать!), не сошла с ума (как тетя), - то за это надо сказать спасибо только окружению и случаю. - Черт бы их подрал!!!

(из "Опавших мыслей")

Вчера по пути домой ко мне привязался автор, распространяющий свою книгу: "стихотворные переводы, хронограф моей жизни, фотографии, вот портрет мамы..." Какая прелесть! Запечатлеть биографию, родственников и обижаться, что за его портрет в молодости не хотят платить деньги. Обличил мое мещанство, заклеймил общество, которое ценит только мертвых поэтов. - Очаровательное самомнение! Даже завидно.

РОДИТЕЛИ

Светлой памяти моего отца, от которого вместе с кривой улыбочкой тонких губ, литературными вкусами я, кажется, унаследовала судьбу.

Мои родители - воплощение закона единства и борьбы противоположностей. Отец был умен, ироничен и сдержан - мама красива, весела и непосредственна. Встретились они случайно, в метро. Он, конечно, заметил девушку, невероятно похожую на Целиковскую, две остановки украдкой поглядывал на нее, улыбаясь своим мыслям. Ей, как нарочно, надо было выходить и плестись на вокзал провожать брата. Мама, которую все звали Лидочкой, с детской уверенностью в том, что мир прекрасен, все ее любят, никогда не раздумывала над своими поступками: подошла, молча вручила молодому человеку зонтик и, убедившись, что он загипнотизировано следует за ней, продолжила свой путь с братом. Только на вокзале, заметив эскорт, мой дядя дипломатично нашелся:

-Что ж ты, Лидочка, нас не познакомишь? - и, протянув руку, представился, - Леонид.

-Валентин, - прозвучало в ответ.

Романтическими белыми ночами мама, абсолютно не испорченная интеллектом, узнала благодаря своему новому поклоннику, что кроме Пушкина и Лермонтова есть и другие поэты, что блюз - это такая грустная и красивая музыка, что не все классические произведения проходятся в школе, что существует такое понятие ирония... Ее непосредственность и открытость миру всегда делала маму потрясающим слушателем: она до сих пор широко открывает свои лучистые глаза и с таким неподдельным удивлением говорит: "Да?" на любое высказывание, чуть отличающееся от ежедневных новостей. Вскоре юноша похвастался свежей газетой со своим фельетоном. Она одобрила, только спросила: "Причем тут сервиз?" - со словом "сервис" она столкнулась впервые. В плане образования она была девственно чиста; за ее спиной были университеты иного рода: сельское детство в многодетной семье, отец-алкоголик, работа на фабрике и вечерняя школа, медучилище и неудачное замужество. То есть отцу, перечитавшему мировую классику, с отличием закончившему журфак, предоставлялось необозримое поле деятельности по приобщению красавицы к культурным ценностям. (Впрочем, к маминому просвещению приложили руку многие известные люди своего времени. Но она так и не прочла, например, книгу Рида Грачева. Может быть, потому, что ухаживания писателя ей не понравились.) К тому же папа, как и все мужчины, рядом с этой хрупкой девчушкой 156 см роста, охотно и заразительно смеющейся и излучающей нежность, чувствовал себя не только титаном мысли, но и воплощением силы и мужественности. Вскоре, правда, оказалось, что и папина образованность не всеобъемлюща.

Опоздав на последнюю электричку, они ежились от холода на Московском. Обойдя по второму кругу вокзал, отец робко предложил поехать к нему. На что спутница воскликнула: "Господи! У тебя есть комната? Что ж ты молчал?!" Молчал отец не столько в силу застенчивости, сколько помня о своей далеко не либерально настроенной матери. Только отъезд которой в санаторий и сделал его гостеприимным хозяином. Вот тут-то и выяснилось, что блокадный ребенок, всю жизнь учившийся и бывший под бдительным надзором строгой матери (О, эта женщина заслуживает отдельного рассказа!) абсолютно упустил из виду чувственную сторону жизни. И на этот раз настала очередь мамы, прошедшей огни, воды и медные трубы, показать класс. Отец, в 30 лет открывший для себя радость секса, оказался очень способным учеником. Трое суток он, не вылезая из постели, повторял пройденное. На четвертые - мама упорхнула на дежурство, а счастливый и изможденный отец проспал двое суток. После чего явился на работу. Его попытки оправдать 5 дней прогула перечеркнул трезвый и чересчур сияющий вид. Это сочли особым цинизмом и уволили по статье. Но, видимо, в контексте сделанного накануне открытия это не показалось папе катастрофой. Новоявленный Казанова поехал на вокзал и вскоре предстал пред светлые очи мамы и будущей тещи. Закрепление пройденного продолжилось на сеновале и длилось еще двое суток. Деревенские патриархальные нравы, считающие срамотищей не только не узаконенные отношения, но и сам сон до полудня, были шокированы. Влюбленные были изгнаны.

Тем временем вернулась из санатория и его мама. Возобновились платонические прогулки. Но пути назад уже не было! Папин проснувшийся темперамент подсказывал нестандартные решения. Проходя, например, мимо Александро-Невской лавры, отец вдруг стремительно сиганул через забор и перетащил маму в ночной некрополь. Она до сих пор вспоминает, насколько холодным был постамент надгробия, несмотря на папин пиджак. Эта материализация метафоры "у гробового входа младая будет жизнь играть" всегда волновала мое воображение...

- Валя, ты собираешься на мне жениться? - с детской прямотой вскоре спросила она.

Он, улыбаясь своей ироничной улыбкой, не раздумывая, ответил:

- Я не возражаю.

В ЗАГС она опоздала на полтора часа. (Ей не понравилась прическа, которую сделали, и пришлось ехать домой, чтобы ее размыть.) Он невозмутимо ждал. Как будет ждать ее всю свою жизнь.

Они постоянно ссорились. То есть ссорилась всегда мама, впрочем, как и вообще говорила. Он многозначительно и мудро молчал. Ее же щебетание наполняло дом радостью. По-моему, папа не слушал, что именно она говорит, как мы часто не вслушиваемся в смысл того, что доносится из радиоприемника, важен был сам фон, импонирующий тембр. Мама всегда с радостью делилась своими открытиями отец иронично улыбался, изредка ронял "Неужели ты этого не знала?". Чем всегда вызывал наивный упрек: "А почему ты мне раньше не рассказал!" В театре мама, раскачиваясь от волнения, переживала за персонажей. И когда отец проговаривался о том, как плохо играют или врут текст, на него сыпались: "Какой ты бесчувственный! Скажи лучше, убьют его или нет?" Ей была чужда ирония, без которой немыслим был отец. Она любила, не понимая его фельетонов, и звала этого умного широкоплечего мужчину зайчиком. Когда я услышала, что такая далекая от политики Целиковская была женой Ю.Любимова и, звоня в обком, куда руководителя мятежной Таганки вызывали на ковер, говорила: "Не унижайся, Юра! Иди домой. И не забудь по дороге купить кефир!" - мне это показалось таким родным и знакомым с детства.

Друзья отца завидовали его красавице жене, но ее импульсивность с завидным постоянством портила ему карьеру. Однажды в день печати мама ждала отца у дверей Лениздата, чтобы пойти в кафе. Отец вышел не один. И как он ни рвался к маме, какой-то мужчина все удерживал его своим разговором. Маминого смирения хватило на пару минут ожидания и, оскорбленная таким неслыханным невнимание, она дала навязчивому собеседнику зонтиком по голове. Это был начальник отдела, в котором папа до того дня работал.

Если не можешь изменить мир, измени к нему свое отношение - гласит мудрость. Но отношение к миру определяет и обратную связь. Именно в этом смысле человек - кузнец своего счастья. Отец, наблюдавший жизнь с иронической улыбкой, не ждал от судьбы подарков. Его сдержанность и погруженность в себя заставляла вспомнить, что в русской литературе к слову "поляк" часто прикладывался постоянный эпитет "надутый". Мир отвечал на его добрую иронию едким сарказмом. Блистательные перспективы талантливого журналиста "Ленинградской правды", счастливого мужа и отца рассеялись в одночасье. Его фельетон сочли неуместным, покаянным речам на партсобраниях он предпочел гордый уход. Волчий билет неблагонадежного оставлял ему возможность работы только в заводской многотиражке и необходимость искупить строптивость диссидентской молодости пафосом статей передовицы. К проблеме "где жить" прибавилась еще и "на что жить". Уставшая от безденежья жена, не понимавшая, почему он лежит, уставившись в потолок, когда она работает на полторы ставки, ушла, забрав с собой дочку. Наличие высшего образования мешало добывать средства к существованию физическим трудом. Бывший по складу характера больше наблюдателем жизни, чем участником, он нашел способ свести контакты с внешним миром до минимума: устроился проводником почтового вагона, исколесил всю страну, читая книги и осматривая незнакомые города. Несколько лет расставаний и схождений с женой, он с терпением кавалера де Грие ждал мимолетной милости своей Манон.