Наступление наше развивалось успешно. Каждый день мы отодвигали немцев на 15-20 километров. На нашем пути был город Мишкольц - крупный промышленный центр Венгрии и узел дорог. Но на пути к нему было несколько значительных притоков реки Тисса, которые хотя и не были заранее укреплены долговременными оборонительными сооружениями, но и при наличии быстровозводимых укреплений создавали дополнительные препятствия для наших войск. Поэтому продвижение за день с боями на 15 километров считалось достаточно успешным.

Через пару дней после Тиссы мы заняли пристанционное село, название которого я уже забыл. На станции был захвачен эшелон с армейским снаряжением немцев. Все трофеи при подходе тыловых частей брались на учет, но те, кто впереди, кто идет на острие боев, успевают произвести свою ревизию трофеям и снять сливки.

Наш, свободный от дел солдатик, съездил на повозке на станцию и привез кое-чего. Там были немецкие офицерские шинели на меху, французское вино, шоколад, консервы, коньяк... Шинели нам были совсем ни к чему - никому не нужна была фрицевская шкура, а вот вином, шоколадом и прочим съестным мы тоже подзапаслись.

Дело было к вечеру, когда солдаты враждующих армий устают за день боев и начинают постреливать друг в друга все реже и реже, готовясь к ночному отдыху. Как всегда после марша, батареи были расставлены на огневые позиции, штаб дивизиона разместился в одном из домов на магистральной улице на выходе из села, протянута телефонная связь, получены все распоряжения от командира дивизиона по телефону, сам он оставался на ночь на КП стрелкового полка; подготовлены данные для стрельбы и переданы на батареи, все утряслось и расположилось в готовности после ночного отдыха снова начать бой.

Офицеры разместились вокруг стола на ужин. Но нам - то, солдатикам, хотелось отметить захват эшелона трофейным вином и шоколадом. Но открывать бутылки с вином перед офицерами и пить хотя бы в небольшой дозе, но превышающей те, положенные сто грамм, которые ежедневно выдавали солдату на фронте - это было бы уже нарушением воинской дисциплины. Этого наши отцы-командиры нам позволить не могли. Поэтому надо было как-то оторваться с глаз долой. Но как? Даже если нет никаких дел - но ведь война, и дела могут появиться каждую минуту. Поэтому солдат должен все время крутиться перед командиром и своей выправкой, готовностью выполнить любую работу в любое время - радовать его командирское око.

Воспользовавшись тем, что офицерские очи были заняты созерцанием расставленных перед ними вина и пищи, а органы, обычно изрыгающие команды, пережевыванием ужина, писарь Сорокин присмотрел через дорогу свободный домик, прибежал назад и мы, шепнув дежурному телефонисту адрес нашей передислокации, прихватив еще Чернецкого с трофейным вином и продуктами, тенью промелькнули в двери.

В доме была бабка, две молодухи лет от двадцати до тридцати, и девушка, скорее девочка, только что выскочившая из отроческого возраста. Сорокин, коверкая язык (как будто от этого он был более понятным), стал представляться. Назвал себя моряком с Балтики, меня поляком Стефаном, Чернецкого еще как-то. Старуха только кивала головой и с бессмысленной улыбкой тянула:

- А-а-а....

Снабдив старуху консервами и шоколадом, нагрузив ее еще бутылкой вина, выпроводили ее, довольную, на кухню. Быстро организовали стол, поужинали. Ну, конечно же, с дамами! Нашелся патефон с пластинками. Наши хозяюшки хотели, было организовать танцы. Но Сорокин, хорошо поддавший, замахал руками:

- Нет! Нет! Найн! Закрывай этот музыка... Давай спать.

Сбежавши на полчасика, мы уже решили здесь и переночевать. Обстановка была завлекающая. Нас было мало и не надо было прятать на ночь голову под стол или под лавку, чтобы на нее не наступили. Тишина. Полумрак. Колеблющееся пламя трофейных плошек играло бликами на черных очах юных мадьярок, которые приняли нас весьма благосклонно. Мои соратники присоединились к тем, что постарше, а мне, зеленому, зеленое и досталось. Но я был не в обиде и принялся ухаживать, как только умел в ту пору, за этой милой отроковицей. Кого-то уже не устраивал этот интимный полумрак, кто-то задул плошки и уже устраивался на разбросанной на полу постели.

Я-то знал, что Гвардия без меня скоро заскучает. Надо было бежать. Но так хорошо, так уютно было сидеть на диване рядом с этой девочкой, обняв ее и прощупывая тоненькие, податливые ребрышки. Что-то шептать ей на ушко, пьянея от запаха ее волос, от прикосновения к атласной коже...

Но в эту пору офицеры закончили ужин, перекурили, сдобрили ужин дюжиной анекдотов и предавались приятному перевариванию пищи. В уголку с привязанной к голове телефонной трубкой подремывал дежурный телефонист, в то же время прослушивая все, что говорилось по телефону и вокруг. Зазуммерил аппарат, и к телефону пригласили начштаба гвардии капитана Кривенко. Командир дивизиона распорядился подготовить данные для стрельбы батареям и сделать артналет по районам возможного скопления противника. Видимо снарядов было в достатке.

- Соболев, - позвал Гвардия спокойно. Он еще не отошел от благостного состояния после вина и вкусного ужина. Ответа не последовало. Гвардия недоуменно оглянулся. Кроме дежурного телефониста из солдатиков никого не было.

- Твою мать! А где это они?

Телефонист, видя, что за нами послать некого, попросил разрешения сбегать за нами.

- А где они? - возвысил голос Гвардия.

- Да тут... через дорогу, - замялся телефонист.

- Сиди, я сам.

Гвардия направился к выходу. К нему присоединился замполит.

...Рука скользила, лаская, по тонкой ткани, ощущая под ней горячее, трепетное юное тельце, сбежала вниз и, ошалев, заскользила по атласно-гладеньким коленочкам, инстинктивно разыскивая дорогу в опаляющее жаром лоно... Но скрипнула дверь, и ночной мрак разрезал луч фонарика, зашарил по столу, уставленному бутылками, консервными банками и прочей снедью. Мадьярки тем временем, шмыгнули в соседнюю комнату.

- Что здесь происходит? - ехидно спросил замполит Миронов.

Наверное, каждый из нас подумал: "Зануда, будто сам не видит, что тут происходит".