Людмила отключила на даче телевизор и запретила мне читать газеты, чтобы избежать лишних переживаний. Так я прожил в информационном вакууме больше недели. Но затем два сообщения потревожили мою спокойную жизнь.
Неожиданно в связи с приездом в город Ельцина с однодневным визитом накануне президентских выборов меня начал разыскивать президентский протокол: президент хотел встретиться со мной. Встреча произошла на Каменном острове во второй резиденции. Ельцин поинтересовался моим самочувствием и вручил мне благодарственную грамоту. Дальнейший разговор касался прогнозов по предстоящим выборам, и меня поразило, с какой убежденностью Ельцин говорил о своей победе уже в первом туре. Я высказал свой прогноз о конечной победе Ельцина, но только во втором туре, и сказал, что разрыв будет небольшим. Ельцин резко ответил, что он не допускает и самую мысль об этом.
Второй раз меня разыскали вечером 16 июня, когда проходил первый тур президентских выборов. Мне позвонили Рагозин (зам. Коржакова, отвечавший за исход и моих, и президентских выборов в Петербурге) и Путин - мой бывший первый заместитель. Положение складывалось катастрофическое - через три часа избирательные участки должны быть закрыты, а проголосовало лишь около 40% избирателей (большая часть которых - прокоммунистически и антиельциновски настроенные пенсионеры и военные). Они просили меня срочно выступить в прямом эфире и призвать моих сторонников прийти на избирательные участки. По мнению социологов, неявка избирателей была реакцией на мой проигрыш той части избирателей, которые голосовали за меня.
Раздумывать было некогда - я прыгнул в машину и помчался в город. Никогда раньше мы не преодолевали расстояние от поселка Репино до улицы Чапыгина, где находится телестудия, за такое время - всего 27 минут. Мчались как сумасшедшие, но впереди шла машина ГАИ. Как только я приехал, администрация 5-го канала прервала шедший в это время художественный фильм, обеспечив мне десятиминутное выступление. Затем я отправился на радио "Балтика" и выступил там. Видимо, моя искренняя тревога за судьбу страны - а говорил я о том, что прошу петербуржцев отложить все дела и проголосовать, если они мне доверяют и хотят уберечь страну от новых революционных потрясений, - произвела на них должное впечатление: за оставшееся время количество проголосовавших выросло на 22%. В результате за Ельцина в первом туре в Санкт-Петербурге было подано свыше 60% голосов. Всю ночь я наблюдал за подсчетом голосов на президентских выборах - не мог оставаться равнодушным, когда решалась судьба страны.
Мало-помалу я освобождался от шокового состояния и переживаний после губернаторских выборов: доброта и заботливость, которыми меня окружили дома, доброжелательность всех без исключения петербуржцев, с которыми я случайно сталкивался в те дни, и, конечно, время - все это позволило мне довольно быстро вернуть былую форму. Но в эти же дни вдруг активизировались следователи Генпрокуратуры. Я получил повестку о явке в качестве свидетеля. Встретился со следователями в Мариинском дворце, чтобы избежать съемок и новых провокаций со стороны журналистов. Несколько часов следователь Белов и его коллега расспрашивали меня по поводу передачи фирме "Ренессанс" здания на улице Рылеева, дом 3, под целевую реконструкцию. Я постарался дать исчерпывающие и предельно точные ответы на их вопросы и посоветовал выяснить обстоятельства, связанные с этим домом, у нового губернатора, так как именно он был инициатором и ответственным исполнителем всех документов мэрии по фирме "Ренессанс". Мне показалось тогда, что я удовлетворил любопытство следователей. Во всяком случае, с июня 1996 года до 3 октября 1997 года они меня больше не тревожили. Утихла и антисобчаковская кампания в средствах массовой информации.
Лето провел вместе с семьей, чего давно уже не случалось. С сентября приступил к работе в Петербургском госуниверситете и параллельно начал читать лекции по конституционному праву в Гуманитарном университете - нужно было зарабатывать деньги на жизнь.
Осень и зима прошли спокойно. Я работал в университете, занимался делами Северо-Западного центра ЮНЕСКО, писал новую книгу и наслаждался возвращающимся ощущением нормальной человеческой жизни. Хотя иногда побаливало сердце, я все отчетливее ощущал, что поражение на выборах благотворно сказалось на моей жизни и в конечном счете обернулось личной победой. Я получил передышку, в которой так нуждался последние годы. Вновь проснулся интерес к книгам (а главное, было время, чтобы их читать), театру, музыке, то есть всему, что и приносит наибольшие радости в жизни. Я успокоился, все меньше вспоминал о неприятностях, связанных с выборами. И вдруг - как снег на голову - новый виток кампании лжи и клеветы, открывшейся публикацией в "Комсомольской правде" в феврале 1997 года статьи П. Вощанова "Анатолий Собчак как зеркало российской коррупции". В этой статье были собраны воедино все слухи и сплетни обо мне, запущенные еще в период предвыборной кампании, но Вощанов добавил немало и собственных лживых выдумок. Это была даже не статья, а развернутый донос в худших традициях коммунистического периода. Как потом выяснилось, эта статья была написана все тем же мерзавцем Ю. Шутовым, о чем он сам поведал в письме, распространенном в Госдуме, и П. Вощанов не стал опровергать такое соавторство. Примечательно, что к моменту написания статьи Шутов стал помощником вице-спикера Госдумы С. Бабурина и консультантом председателя Госдумы Г. Селезнева. Вслед за этой статьей как из рога изобилия по чьей-то команде посыпались все новые и новые публикации, пережевывающие старые сплетни или запускающие в оборот новые.
Я был вынужден обратиться в суд с иском к Вощанову и "Комсомольской правде". Дело рассматривается до сих пор. Вощанов в суд упорно не является и не представляет никаких доказательств, подтверждающих приведенные в статье обвинения, потому что их просто не существует. Суд вынужден был объявить даже розыск Вощанова, поскольку, как выяснилось, дома он не живет, а из "Комсомольской правды" уволен.
Всего за 1997 год я был вынужден заявить пять исков к различным лицам и печатным изданиям: два дела выиграл, остальные - в процессе рассмотрения из-за неявки недобросовестных ответчиков. Но тем не менее травля, подогреваемая заявлениями руководителей прокуратуры и МВД о борьбе с коррупцией в органах государственной власти Петербурга продолжалась.
Вначале я думал, что дело лично во мне - кому-то не угодил, кого-то задел, кому-то помешал, - но чем дольше продолжалась травля и чем большее количество следователей и журналистов к ней подключалось, тем яснее становилось, что дело не просто во мне.
Если отвлечься от конкретных имен, то суть всей этой истории состоит в том, что та часть бывшей партийно-советской номенклатуры, которая захватила сегодня в России власть, не удовлетворилась тем, что своей деятельностью дискредитировала само понятие демократии. Для них важно дискредитировать и тех немногих в России политиков, которых можно без кавычек называть демократами. Власти им мало - они еще и крови жаждут! Тем более что во главе Генпрокуратуры находятся бывшие работники ЦК КПСС, с полуслова понимающие, чего от них хотят. Да они и сами с удовольствием во всем этом участвуют, благо Генпрокуратура выведена за рамки закона (предусмотренный Конституцией закон о прокуратуре, по которому она должна быть введена в рамки судебной власти, так и не принят), а значит, и за рамки ответственности за нарушения закона. Нынешнюю деятельность этого учреждения можно охарактеризовать двумя фразами: "Следствие заказывали? Извольте получить!"
В этом заключается одна из серьезнейших проблем новой российской государственности, потому что вместо предусмотренных Конституцией трех ветвей власти: законодательной, исполнительной и судебной - мы имеем четыре. Я имею в виду не прессу, а прокуратуру, сохраняющую сталинские принципы организации, надзирающую за всем и вся и ни перед кем не подотчетную.
После всего случившегося со мной 3 октября 1997 года, когда из-за провокации и грубого нарушения закона работниками следственной группы Генпрокуратуры я попал в больницу, а затем - в Париж, один из московских журналистов, писавший обо мне, восхищался ловкостью Генпрокуратуры, которая, по его выражению, загнала меня в угол. Мол, теперь при любом варианте Собчак проигрывает: не вернется - значит, виноват; вернется - у прокуратуры есть все основания для его ареста.
