- ...Они со мной даже разговаривать не хотят, - говорил в это время Степан Самойлович. - Не то что печатать! Считают шизофреником...
Юра ухмыльнулся. "Еще бы! Он им, наверное, сразу о своей основной работе говорит..."
Степан Самойлович работал в кукольном театре. Самой крупной его ролью до сих пор оставалась роль Зайчика в сказке "Заяц и Лиса".
- ...Но я же понял, откуда все наши беды! И как их можно исправить! Написал книгу!.. - Степан Самойлович махнул рукой и замолчал.
"А грибков и вправду никто не ест..." - удивился Юра.
- Ты, Степа, теперь зато не теоретически, а на практике узнаешь, в какой стране живешь... - хмуро сказало Зоя. Мишенька засмеялся.
- И все равно, - твердо сказал Степан Самойлович, - я буду писать! Пусть для одного себя, но буду! И ты, Юра, не опускай руки! Держись, а?
"Еще немножко осталось продержаться. Лет сорок. А там, однажды, враз отпустит. Если грибочки, конечно, не отравленные..." - Давайте, что ли, выпьем?.. - предложил он. - Извини, Степан Самойлович, не убедил.
Все выпили. Сережа сходил за своим бокалом и выпил тоже.
- Ну а на кой тогда черт все? - спросил Степан Самойлович. Все промолчали. Юра заметил, как Сережа наклонился и тихо прошептал что-то Зое на ухо, она вскинула брови, посмотрела на него, улыбнулась. - Зачем тогда жить?! - Степан Самойлович стукнул бокалом по столу.
Этот юнец Сережа начал Юре чем-то не нравиться.
- А низачем! - уверенно сказал Мишенька, развалясь на диване и закинув ногу на ногу. - Я тут книжку прочел. Камю, "Миф о Сизифе" называется, все ведь читали? Который эссе об абсурде. Читали?
"Какие все умные!.." - с отвращением подумал Юра. Костя, Илья и Лариса опять противно захохотали в своем углу.
- Мы все читали, - хмуро ответил Степан Самойлович.
- Уезжать отсюда надо, - почему-то сказала вдруг Зоя.
- А там, думаешь, по-другому? - удивился Паша. - Там тоже. Везде одинаково.
- Все говно, что ли? - спросил Степан Самойлович. - Есть такая философская система, "говнизм" называется. Что ни возьми, вдумаешься, вникнешь - оказывается говном. И тут, и там...
Юра задумчиво улыбнулся: - Так вот, оказывается, что меня последние пару недель одолевает! Все люди - очень многие - кажутся... ну не то, чтоб совсем "говном"... а ворами! - Мишенька засмеялся. Степан Самойлович удивился. - У меня дипломат недавно сперли, с документами, деньгами, объяснил Юра. - Внешне - самый что ни на есть обыкновенный. Таких тысячи. И теперь: встречаю человека с таким дипломатом и сразу - "Он! Попался, подлец". Догоняю вора, рассматриваю дипломат, там у меня царапинка сбоку такая приметная...
- Ага, - ответила Зоя. - А я с тех пор, как начала учить французский...
- Ты серьезно, что ли, уезжать собралась? - осторожно, чтобы не выдать накатившего от этих ее слов страха, спросил Юра. Стало тошно, совсем грустно. Зоя неопределенно пожала плечами: - ...так вот: оказалось, что все вокруг носят полиэтиленовые пакеты с французскими надписями! Именно с французскими, и просто все кругом! Представляете? Куда ни глянешь - в метро, на улице, даже дома! - сразу вспоминаешь про все эти визы, приглашения...
- Все равно денег на билеты нет, - заговорщически подмигнув Юре, кивнул в сторону Зои Паша. - Пусть пешком уезжает!..
- Какая разница, я же сейчас не об этом, - грустно сказала Зоя. Даже тем более: посмотришь на пакет - совсем тоскливо становится...
"А я, идиот, из-за нее переживаю, - потрогал языком губу Юра. Сволочь. Ну и пусть уезжает!.. Гадина".
Захотелось плакать. "Наверное, покраснели глаза... Сейчас заметят..." Юра встал, подошел к окну. Солнце садилось в багровых, малиновых и розовых тучах, дрожало сквозь слезы, казалось размытым огненным пятном. Юра незаметно вытер глаза. "За что все это?"
Подошел Степан Самойлович, постоял рядом молча, вздохнул, сказал тихо:
- Ты меня совсем уж за идиота не считай. Я ведь все понимаю... И что книга моя никому кроме меня не нужна. И что мне самому - тоже не нужна. Я ее переделываю, переделываю, корячусь по ночам. А иногда подумаю: "Ну зачем?!.." И не знаю, зачем. Иногда знаю, а иногда - не знаю...
Юра вздохнул: - А я даже если бы и захотел - не смог бы. Книгу! Ха-ха... Тут пожрать бы было на что. Тогда бы - посидел, пописал, может быть. А так - не до этого. Откуда время?.. Пытаюсь заработать хоть немного денег, ни черта не получается. Смотри, какое жуткое солнце...
Подошли Паша и Мишенька, молча уставились на горизонт. Поперек красного солнца, по багровому небу ползла черная фекалия заводского дыма.
- А там вон, - Мишенька показал пальцем чуть левее, - еще и горит что-то.
Другие, жиденькие клубы дыма подымались из-за какого-то кирпичного здания, иногда оттуда же выскакивал, дразнясь, крошечный - издалека язычок оранжевого пламени.
Юра, посмотрев немного на пожар, оглянулся. Зоя и Сережа сидели рядом на диване, Зоя грустно улыбалась, Сережа говорил ей что-то, слегка коснулся пальцами ее колена, сказал что-то смешное - Зоя засмеялась. И его руку не убрала.
"Хотел бы я, чтобы он лежал с нами в постели третьим?.." - неожиданно подумал Юра. И сам себя испугался. "Что-то я совсем охуел... Все равно гадость!.."
- А что ты для денег делаешь? - спросил, отворачиваясь, наконец, от окна, Степан Самойлович.
- Макеты... Это картинки рекламные для газет так называются. Их сейчас в каждой газете до черта... - он грустно усмехнулся. - Вот Зойка говорила, что все надписи стали вдруг на французском языке и она постоянно вспоминает, что уехать не может, или, там, не хочет, или хочет, но не решается, я уж не понял... А я? Открываю газету, любую, и сразу: "У меня нет денег. Мне нужно заработать денег. Ага, вот фирма "Факер-Макер", дерьмо какое-то, но на рекламу не скупится... Телефон..." - раньше открывал газету, хоть заголовки прочитывал. Любил иногда почитать, что в мире творится... А теперь - сразу носом в рекламу, сразу хватаю ручку, злюсь, что денег нет. Не газета, а нервотрепка. Это как дипломат! - Юра засмеялся. - Клянусь, - он стукнул себя по груди, - о каждом встречном с таким дипломатом начинаю думать: "По внешнему виду - ни за что не заподозришь. А вот на самом деле - ведь может же этот человек, в принципе, быть воришкой? Тягать сумки у читального зала?.."
- А я даже этого не смог бы, - сказал Паша. Все замолчали.
