Да, проехав по городу всего два или три квартала, я понял, чем объясняется непривычный облик здешней толпы; тут совершенно не чувствовалось властного диктата моды. Каждый одевался так, как ему заблагорассудится, и, несмотря на крайнее разнообразие вкусов, ничей наряд ни у кого, по-видимому, не вызывал ни малейшего раздражения. Даже и это, однако, не должно внушить мысли, будто сливяне в чем-либо очень уж далеко ушли от вас. Чуть забегая вперед, скажу, что на следующий день, просматривая в библиотеке Большую Сливянскую Энциклопедию, я обратил внимание на статью "Одежда" и убедился, что еще сравнительно недавно нивелирующее влияние моды ощущалось и здесь. Были здесь и периоды мини-юбок, и периоды макси-брюк, и прически, смахивающие на необыкновенные шляпы, и шляпы, маскирующиеся под обыкновенную копну волос.

Еще на автостраде я спросил у Тани, знает ли она что-нибудь о Земле.

- О Земле? - переспросила она. - Конечно... То есть мы, наверно, учили... Но я, признаюсь, ничего не помню. Я работаю только третий год, за это время с Земли никто не прилетал, это уж точно.

В гостинице после минутного разговора с портье Таня провела меня в отличный двухкомнатный номер.

- Надеюсь, капитан, вам здесь будет удобно. - Она достала из кармана и положила на журнальный столик визитную карточку. - Оставляю вам свои телефоны, здесь и служебный, и домашний. Если вы столкнетесь с какими-нибудь затруднениями, звоните мне, не стесняйтесь... Да, чуть не забыла, вы хверцаете?

- Простите?

- Ну, по ночам?

- Как вы это назвали? Хверцаю ли я по ночам?

- Кажется, вы даже не знаете, что это значит. Простите, меня все время сбивает с толку то, что вы так похожи на жителя Сливы. Наверно, во всем космосе этим свойством обладаем только мы одни.

- Каким свойством, Танюша?

- Хверцанием. Скажите, капитан, земляне спят по ночам?

- Да, обычно спят.

- И видят сны?

- Бывает.

- Но хверца при этом не образуется? - спросила Таня, глядя на меня с явным сожалением.

- Нет, - признался я, вздохнув, - не образуется. А что это такое?

- Хверца? Это отражение ваших снов, их отпечаток, что ли... Вот видите подушку? - спросила Таня, без стеснения входя в спальню.

- Вижу.

- На ней чистая белая наволочка. А к утру на наволочке образуется хверца разные рисунки, портреты, узоры. Понимаете? Отпечатки образов, которые вы видели во сне.

- А зачем? - Взгляд мой, устремленный на подушку, был, наверное, не очень осмысленным.

- Ну как же это - "зачем"?! Это наше свойство!.. Право, я не знаю, как вам объяснить... Лучше поговорите с нашими психологами, специалистами по сну... Но, по-моему, это так ясно! Без этого и спать-то было бы неинтересно.

- И всегда вы хверцаете? Каждую ночь?

- Я - всегда! А у некоторых, бывает, не получается. Понервничают, переутомятся или еще там из-за чего-нибудь. Проснутся утром, а подушка белая, будто и не спал. Это у нас называется - бессонница. Вроде болезни. Очень, говорят, неприятно и даже вредно. Тогда надо принимать сновидин-хверцан. Таблетки такие. По одной таблетке перед сном.

- Гм, интересно.

- Очень интересно, вот увидите! Мне, капитан, уже надо возвращаться на космодром, но я скажу портье, он пришлет вам в номер сновидин-хверцан.

- Мне? Зачем?

- Как, разве я вам не говорила? Инопланетным туристам обязательно надо принимать.

- Обязательно?

- Нет, вы меня не поняли, это, конечно, по желанию. Но если хотят хверцать, тогда обязательно, без этого у них ничего не получается. По-моему, многие специально для этого и прилетают.

- Даже так? Ну а как быть гостю с другой планеты, если он к тому же страдает бессонницей?

- Тогда принимают две таблетки.

- Можно и три?

- Ну, это уж только наркоманы себе позволяют. После трех получается черт знает что. Рожи налезают на рожи, все искажается. Абстракционизм.

- Хорошо, Танечка, я приму две таблетки.

- Спокойной ночи, капитан. Удачного хверцания.

* * *

Утром, взглянув на то, во что превратилась моя наволочка, я действительно порядком позабавился. Можно бы сказать, что я хохотал до упаду, если бы я не лежал в это время на широкой кровати, упасть с которой было довольно затруднительно.

От белоснежной ткани остались теперь лишь крохотные кусочки фона, все остальное место занимали лица, причудливое сочетание великолепно отпечатанных, удивительно живых лиц. Одни были большие, почти в натуральную величину, другие - гораздо меньше, одни - в фас, другие - в профиль, одни - серьезные, другие смеющиеся или гримасничающие так уморительно, что нельзя было не рассмеяться и самому, взглянув на них.

Кого только здесь не было! Впрочем, мужчин было только трое: Станислав Лем, Ежи Марковский и я. Правда, третьим был молодой черноволосый красавец, не имевший ничего общего ни с нынешними, ни даже с юношескими моими фотографиями, но во сне он был мною. Вспомнить хоть какие-нибудь обрывки сна мне не удавалось, но то, что красавец брюнет представлял собою не кого-нибудь, а именно Ийона Тихого, - это я помнил твердо.

Зато по крайней мере десяток очаровательных женских лиц украшал наволочку. Здесь была и моя кузина Стефания, и Крыся Черникувна, и Крыся Пшибыловская, и студентка Ванда, в которую я был когда-то влюблен, и Таня Каширина... Два личика долго не вызывали у меня никаких ассоциаций, пока я не решил, что это известные польские шахматистки сестры Броневские, которых я видел в киножурнале.

Хверца получилась первоклассная, и только последний невежда и педант мог бы тут что-нибудь заподозрить. Ведь ни одному существу на всей планете не была известна моя кузина Стефа, как, впрочем, и все остальные, кроме Тани. Нет, источником всех этих портретов могла быть только моя собственная голова, и я невольно ощупал ее в поисках каких-нибудь каналов, по которым передавались на подушку зрительные образы сна. Никаких каналов, конечно, никаких следов красок... Столь же непроизвольно я послюнявил палец и потер им наволочку рисунок не линял, не стирался.

Вдоволь налюбовавшись хверцой, я поднялся в ресторан, расположенный на крыше гостиницы, плотно позавтракал, после чего направился в библиотеку местной Академии наук. Всю первую половину дня я штудировал Большую Сливянскую Энциклопедию, но выписок сделал очень мало, так как ни в области истории, ни в области экономики, ни в естественных науках не обнаруживал почти ничего нового. Все совпадало, ни одно различие не заслуживало серьезного внимания.

Перед уходом я взял с полки том на букву "З" и нашел статью "Земля". Это была жалкая статейка из нескольких строк: "По непроверенным данным - обитаемая планета. Цивилизация 3., как предполагается, по своему уровню близка к сливянской цивилизации, с которой, видимо, имеет много общего и по характеру. Согласно этой гипотезе биосфере 3. также присущи черты, приближающие ее по составу к биосфере Сливы. Местоположение 3. в космосе точно не установлено".

В библиотечной столовой я съел обед, не доставивший мне ни малейшего удовольствия. Доедая компот, я решил побеседовать с главным редактором энциклопедии.

Академик Браун принял меня в тот же вечер. Это был маленький, сухонький старичок, едва различимый в огромном кабинете, стены которого были заставлены стеллажами с многопудовыми фолиантами. Академик походил не столько на отшельника, питающегося одними сушеными кузнечиками, сколько просто на сушеного кузнечика.

Выслушав меня, он некоторое время беззвучно шевелил губами - это напоминало тот момент, когда под иглой проигрывателя пластинка вертится еще вхолостую, когда игла еще не достигла звуковой дорожки. Наконец появился звук:

- Я благодарю вас, я хочу сказать, что мы вам очень признательны за эти ценные сведения, представляющие несомненную ценность, насколько я могу судить, не будучи специалистом в области космогонии, ибо моя специальность - геология нашей собственной планеты, что не мешает мне высоко ценить сообщаемые вами сведения, научная ценность которых несомненна.