Литмир - Электронная Библиотека
A
A

- Разве тебе уже приходилось помогать беглецам от Гальванеску? поражение спросила Сахно, не совсем понимая странные речи Ионеску.

- Не расспрашивай меня! - резко прикрикнул дед.- А то... терпение мое кончится, и я многое тебе расскажу... Беги отсюда и оставь мькль тягаться с Гальванеску. Тебе не одолеть его. Говорю: не раз являлись такие, как ты, и... пропадали.

- Ты видел их?

- Так же хорошо, как и ты.

- Я?

- Ты.

Сахно и Чипариу удивленно переглянулись.

- Где и когда?

- В имении помещика Гальванеску...

- В име... нии... Галь... ванеску? То есть ты хочешь сказать...

- Я ничего не х о ч у сказать. Это ты заставляешь меня. Но я не скажу больше ничего. Не скажу, потому что всякий раз, как за такими, как ты, опрометчивыми, закрываются ворота Гальванеску, мое сердце рвется из груди и я едва сдерживаю себя, чтобы и самому не кинуться туда и не пустить красного петуха по окаянной, людьми и богом проклятой земле...

Сахно схватила деда за руку.

- Дед! Ты знаешь, что делается там, на этой окаянной земле. Ты знаешь все. Ты должен это сказать. Ты все ссылаешься на свое христианское смирение. Это заблуждение! Да и если ты такой убежденный христианин, то и христианство твое завещает бороться со злом. Ты обязан сказать.

- Пусти! - Ионеску отнял свою руку.- Я знаю ровно столько, сколько и ты. И так же, как и ты, я больше догадываюсь, чем знаю. Я ничего не могу тебе сказать.

- Неправда!

- Правда.

- Забудь свое смирение. Вспомни, что ты человек. Вспомни все те беды, какие узнал ты здесь. Не бойся!

Руки у Ионеску задрожали. Он согнулся и понурился.

- Я боюсь,- тихо сказал он.- Я боюсь, потому что я слабее того, против кого ты призываешь восстать. Я прожил только сто лет и не хочу укорачивать свой век раньше срока.

- Это заблуждение! Разве ты слабее? Разве ты один? Разве окрестные села не трепещут перед именем Гальванеску? Разве не затаили они в своих сердцах столько же гнева, как и ты?

Однако Ионеску молчал. Он склонился бессильно, совсем упрятав свои мысли за столетними зарослями бровей и седой бороды. Только губы шевелились, словно что-то неслышно шепча.

Успокоившись, он негромко сказал:

- Может, ты и права. Ионеску стар, неразумен и труслив. Может, когда-нибудь он и поймет твою речь. Может, слова эти когда-нибудь поймут и все другие, такие же, как старый Ионеску. Когда-нибудь они отважатся. Когда общая беда объединит их и придаст отваги... Делай, как знаешь. Я не удерживаю тебя. Решайся. Всем, чем могу, я помогу тебе.

Отчаявшись растормошить старика, Сахно и Чипариу собрались в путь. Утро было уже в разгаре и следовало поспешать. До Рени было далековато.

Решили ехать в Рени, а не в Измаил, так как, возможно, сам Гальванеску поехал в Измаил и, кто знает, принимает там какие-то меры. Парень Ионеску привел от старшего брата двух коней и старик отдал их Сахно и Чипариу, категорически отказавшись взять за них денежный залог.

- Как вернетесь, отдадите. Не сможете вернуться, передадите через людей. Старого Ионеску знает вся округа и никто не отважится нечестно воспользоваться его добром,- сказал он.- Если же, не дай бог, в дороге случится с вами какая-нибудь невзгода и мне не придется увидеть своих коней, пусть это будет моим взносом на ваше дело, которому я горячо сочувствую.

Искренне попрощавшись с добрым стариком, Сахно и Чипариу двинулись. Душистая степь раскрыла им свои широкие просторы и приняла в теплые животворные объятия.

Отъехав уже довольно далеко, они оглянулись - еще видно было дрожащую голубизну широких озер. На берегу маячили три едва заметных пятнышка. Это провожал их старый Ионеску с сыновьями.

Кони Ионеску, как выяснилось, были не слишком резвыми.

Только к полудню проехали всадники синий плес Кагула и остановились перед бурной кипенью Дуная. Жара обессилила и коней, и ездоков. Они вздохнули с облегчением, когда степной суховей отступил перед слабым, но свежим ветерком с речной волны. Оставшиеся несколько километров они проехали во весь карьер и достигли околиц Рени, когда изнуренный жарой город собирался утихнуть на послеобеденный отдых.

Узнав у квартального адрес полицейской управы, они, не отдыхая, двинулись прямиком туда. Однако управа, как и все учреждения, была уже закрыта до вечера, пока не спадет жара.

Приходилось либо ждать вечернего часа, либо сделать свое заявление в один из квартальных отделов полиции. Посоветовавшись, Сахно и Чипариу решили ждать: дело было слишком серьезным и нельзя было полагаться на маловероятную расторопность квартального надзирателя. Эта отсрочка была очень досадна, так как каждая минута-промедления могла сказаться на дальнейшем развитии событий. Однако ничего не поделаешь, приходилось терять время и ждать вечерней прохлады.

Однако Чипариу весьма кстати пришла в голову иная идея:

- Мы ведь можем сделать заявление в сигуранцу. Я полагаю, эта организация от природы не зависит и работает день и ночь.

- Правильно! - согласилась и Сахно.- Кроме того - кто его знает? возможно, нам как раз и нужно в сигуранцу, а не в полицию.

Так и порешили.

Узнавать адрес этого секретного учреждения не было нужды, так как любой и каждый гражданин Румынской державы, а значит и Чипариу, очень хорошо знал, под кем он ходит. В Рени сигуранца помещалась в добротном особняке в укромной и безлюдной части нового города.

Нужно было перейти весь город от края до края, чтобы добраться до этого учреждения. Сахно с Чипариу брели пустыми и горячими улицами обессиленно дремлющего города.

- По правде говоря,- размышлял в дороге Чипариу,- я не скажу, чтобы меня очень уж тянуло удостоить своим посещением это дорогое для каждого румына учреждение.- Он подчеркнул слово "дорогое", намекая на его двусмысленность.- Во всяком случае, я очень рад тому, что мы идем туда как раз в то время, когда на улице никого нет, кроме заспанных полицейских. По крайней мере мои товарищи и впредь будут пожимать мне руку, а что до полицейских, то, я полагаю, они даже проникнутся ко мне уважением, глядя, как смело я открываю дверь ихнего храма.

Сахно остановила разговорчивого шофера.

- Все это хорошо. Я сама никогда не могла бы подумать, что направлюсь в ваше "дорогое" учреждение претендентом на его помощь. Однако сейчас, пока еще есть время, нам надо посоветоваться и хорошо обдумать, что же, собственно, мы будем там говорить, на что жаловаться и чего просить.

- Если так, то времени у нас уже нет: высокоуважаемое учреждение как раз за углом, не более чем в двух минутах ходу.

Сахно остановилась.

- Тогда подождите. Давайте где-нибудь примостимся, чтобы договориться.

- Есть!

Чипариу огляделся. Прямо через улицу поблескивала на солнце огромная вывеска крохотной харчевни. Жара загнала туда нескольких бесприютных холостяков-бояринашей, которые щедро заливали свою горькую и одинокую долю и летнюю жажду терпким бессарабским вином.

Огромные пустые кувшины перед ними свидетельствовали, что до всего окружающего этим господам уже нет никакого дела: они целиком находились под властью лирики и самокритики. Они не должны были чем-то помешать разговору.

Сев в углу со своими кружками, Сахно и Чипариу сразу взялись за дело. И тут же поняли, что их положение довольно неприятно. У них не было никаких доказательств, никаких аргументов, да и, наконец, они не знали, на что собственно идут жаловаться. Получалось, будто виновата во всем Сахно: она ведь и вызвала гнев у хозяина тем, что сама нарушила слово в их обоюдном уговоре. Темные дела во владениях Гальванеску? Однако кто подтвердит, что Сахно и Чипариу - совсем чужие и никому неизвестные люди - не обманывают? Кто не скажет, что все это - порождение их фантазии, может, больной, может, пьяной, а может, и злобной? А подозрения в преступной деятельности доктора Гальванеску - известного научного деятеля?

Чем они могут обосновать свои подозрения? О каком, наконец, преступлении они говорят? Где хоть какие-нибудь доказательства, очевидные факты?

18
{"b":"40977","o":1}