И крылья трепетом своим ее встречают...

От звезд таинственный на землю льется звук.

II

Как снег прекрасная Офелия! О фея!

Ты умерла, дитя! Поток тебя умчал!

Затем что ветра вздох, с норвежских гор повеяв,

Тебе про терпкую свободу нашептал;

Затем что запасло то ветра дуновенье

Какой-то странный гул в твой разум и мечты,

И сердце слушало ночной Природы пенье

Средь шорохов листвы и вздохов темноты;

Затем что голоса морей разбили властно

Грудь детскую твою, чей стон был слишком тих;

Затем что кавалер, безумный и прекрасный,

Пришел апрельским днем и сел у ног твоих.

Свобода! Взлет! Любовь! Мечты безумны были!

И ты от их огня растаяла, как снег:

Виденья странные рассудок твой сгубили,

Вид Бесконечности взор погасил навек.

III

И говорит Поэт о звездах, что мерцали,

Когда она цветы на берегу рвала,

И пак по глади вод в прозрачном покрывале

Плыла Офелия, как лилия бела.

VII

Бал повешенных

На черной виселице сгинув,

Висят и пляшут плясуны,

Скелеты пляшут Саладинов

И паладинов сатаны.

За галстук дергает их Вельзевул и хлещет

По лбам изношенной туфлею, чтоб опять

Заставить плясунов смиренных и зловещих

Под звон рождественский кривляться и плясать.

И в пляске сталкиваясь, черные паяцы

Сплетеньем ломких рук и стуком грудь о грудь,

Забыв, как с девами утехам предаваться,

Изображают страсть, в которой дышит жуть.

Подмостки велики, и есть где развернуться,

Проворны плясуны: усох у них живот.

И не поймешь никак, здесь пляшут или бьются?

Взбешенный Вельзевул на скрипках струны рвет..

Здесь крепки каблуки, подметкам нет износа,

Лохмотья кожаные сброшены навек,

На остальное же никто не смотрит косо,

И шляпу белую надел на черен снег.

Плюмажем кажется на голове ворона,

Свисает с челюсти разодранный лоскут,

Как будто витязи в доспехах из картона

Здесь, яростно кружась, сражение ведут.

Ура! Вот ветра свист на бал скелетов мчится,

Взревела виселица, как орган, и ей

Из леса синего ответил вой волчицы,

Зажженный горизонт стал адских бездн красней.

Эй, ветер, закружи загробных фанфаронов,

Чьи пальцы сломаны и к четкам позвонков

То устремляются, то прочь летят, их тронув:

Здесь вам не монастырь и нет здесь простаков!

Здесь пляшет смерть сама... И вот среди разгула

Подпрыгнул к небесам взбесившийся скелет:

Порывом вихревым его с подмостков сдуло,

Но не избавился он от веревки, нет!

И чувствуя ее на шее, он схватился

Рукою за бедро и, заскрипев сильней,

Как шут, вернувшийся в свой балаган, ввалился

На бал повешенных, на бал под стук костей.

На черной виселице сгинув,

Висят и пляшут плясуны,

Скелеты пляшут Саладинов

И паладинов сатаны.

VIII

Возмездие Тартюфу

Страсть разжигая, разжигая в сердце под

Сутаной черною, довольный, бледно-серый,

До ужаса сладкоречивый, он бредет,

Из рта беззубого пуская слюни веры.

Но вот однажды возникает некто Злой,

И, за ухо его схватив, - "Помилуй Боже!"

Срывает яростно недрогнувшей рукой

Сутану черную с его вспотевшей кожи.

Возмездие! Он весь дрожит от резких слов,

И четки длинные отпущенных грехов

Гремят в его душе. Тартюф смертельно бледен.

Он исповедуется, он почти безвреден...

Не слышит тот, другой: взял брыжи и ушел.

- Ба! С головы до пят святой Тартюф наш гол!

IX

Венера Анадиомена

Из ржавой ванны, как из гроба жестяного,

Неторопливо появляется сперва

Вся напомаженная густо и ни слова

Не говорящая дурная голова.

И шея жирная за нею вслед, лопатки

Торчащие, затем короткая спина,

Ввысь устремившаяся бедер крутизна

И сало, чьи пласты образовали складки.

Чуть красноват хребет. Ужасную печать

На всем увидишь ты; начнешь и замечать

То, что под лупою лишь видеть можно ясно:

"Венера" выколото тушью на крестце...

Все тело движется, являя круп в конце,

Где язва ануса чудовищно прекрасна.

X

Ответы Нины

Он. - Рука в руке, давай с тобою

Уйдем скорей

Туда, где утро голубое

Среди полей

Своею свежестью пьянящей

Омоет нас,

Когда дрожат лесные чащи

В безмолвный час;

И ветви, в каплях отражая

Игру луча,

Трепещут, - словно плоть живая

Кровоточа.

Там, подставляя ветру смело

Жар черных глаз,

В люцерну пеньюар свой белый

В тот ранний час

Ты погрузишь, успев влюбиться,

В душистый мех,

И там шампанским будет литься

Твой звонкий смех,

Смех надо мной, от хмеля грубым,

Чью силу рук

Ты вдруг почувствуешь, чьи губы

Узнают вдруг

Вкус ягод, что в тебе таится;

Над ветром смех,

Коль ветер перейдет границы

Приличий всех,

И над шиповником, что может

Быть злым порой,

А главное над тем, кто все же

Любовник твой.

. . . . . . . . . . . . . . . .

Семнадцать лет! Ты будешь рада

Побыть вдвоем!

О ширь полей! Лугов прохлада!

Ну как, пойдем?

Рука в руке, смешав дыханье

И голоса,

Неторопясь бродить мы станем,

Войдем в леса.

И там, закрыв глаза и млея,

Ты, как во сне,

Взять на руки тебя скорее

Прикажешь мне.

И я возьму - о миг величья!

И понесу,

И будет нам анданте птичье

Звенеть в лесу.

Тебя, как спящего ребенка,

К груди прижав,

Я не услышу трели звонкой

И буду прав;

И буду пьян от кожи белой,

От этих глаз,

И речь моя польется смело...

Не в первый раз.

В лесах запахнет свежим соком,

И солнца свет

Омоет золотым потоком

Их снов расцвет.

. . . . . . . . . . . . . . . . .

А вечером? Устав немного,

С приходом тьмы

Знакомой белою дорогой

Вернемся мы

К садам, где травы - голубые,

Где близ оград

В округу яблони кривые

Льют аромат.

Мы под вечерним темным небом

С тобой войдем

В деревню, пахнущую хлебом

И молоком,

И стойлом, где от куч навозных

Тепло идет,

Дыханьем мерным полон воздух,

Остывший пот

Блестит на шерсти, чьи-то морды

Во мгле видны,

И бык роняет с видом гордым

Свои блины...

А после дом, очки старушки,

Чей нос крючком

Уткнулся в требник; с пивом кружки

И дым столбом

Из трубок, вылепленных грубо,

Плохой табак,

И оттопыренные губы,

Что так и сяк

Хватают с длинных вилок сало,

Как впопыхах;

Огонь из печки, отсвет алый

На сундуках;

Зад малыша, который близко

Подполз к дверям

И мордочкой уткнулся к миску,

Что ставят там

Для добродушного полкана:

И старый пес

Ворчит и лижет мальчугана

В лицо и в нос...

Надменная, словца не скажет,

Страшна на вид,

У печки бабка что-то вяжет,

В огонь глядит.

О дорогая, сколько сможем

Увидеть мы

В лачугах, чьи огни прохожим

Горят из тьмы!

Потом, среди сирени свежей,

Таясь от глаз,

В одном окне нам свет забрежжит,

Поманит нас...

Пойдем со мной! Тебя люблю я!

Нельзя никак

Нам не пойти! Пойдем, прошу я...

Она. - А дальше как?

[15 августа 1870]

XI

За музыкой

Вокзальная площадь в Шарлевиле

На площадь, где торчат газоны тут и там,

В сквер, где пристойно все и нет в цветах излишку,

Мещане местные несут по четвергам