Борис Слуцкий
- Битье в грудь ("Бью себя в грудь - просто для практики...") - В ритме качелей ("С небесных ворот восторга...") - Выдаю себя за самого себя... - Каждое утро вставал и радовался... - Мефистофель - за углом... - Мир, какой он должен быть... - Поэты подробности... - Трудно привыкнуть к мысли... - Что вы, звезды... - Чужие дела ("Не лезь в чужие дела...")
БИТЬЕ В ГРУДЬ
Бью себя в грудь - просто для практики наедине, от людей в стороне. Здесь, в далеком углу галактики, это еще пригодится мне.
Без битья в свою же грудь своими руками себя самого здесь ни охнуть, ни вздохнуть, не добьешься ничего.
Не добьешься, пока не добьешь грудь - и посередке и около. Волнами расходится дрожь, словно благовест от колокола.
Я стези своей не таю: кашляя, от натуги сипя, бью себя в грудь, в грудь себя бью, в грудь бью себя.
В РИТМЕ КАЧЕЛЕЙ
С небесных ворот восторга в разбитое канешь корыто. Мотаешься, словно картонка, табличка "Открыто - закрыто".
Открою, потом закрою, то раскалюсь, то простыну. То землю усердно рою, то волосы рву постыдно.
С надежды - до отчаянья. С отчаянья - к надежде. Но в четком ритме качания я нахожусь, как прежде.
Как некогда, как бывало, охота ли, неохота из страшных ритмов обвала в блаженные ритмы восхода!
То лучше, то снова хуже. И длится это движение от неба до неба в луже зеркального отражения.
Покуда растут деревья, становится космосом хаос, я все скорее, скорее качаюсь и колыхаюсь.
Качаюсь и колыхаюсь таков твой удел, человек, и все-таки продвигаюсь куда-то вперед и вверх.
* * *
Выдаю себя за самого себя и кажусь примерно самим собой. Это было привычкой моей всегда, постепенно стало моей судьбой.
* * *
Каждое утро вставал и радовался, как ты добра, как ты хороша, как в небольшом достижимом радиусе дышит твоя душа.
Ночью по нескольку раз прислушивался: спишь ли, читаешь ли, сносишь ли боль? Не было в длинной жизни лучшего, чем эти жалость, страх, любовь.
Чем только мог, с судьбою рассчитывался, лишь бы не гас язычок огня, лишь бы ещё оставался и числился, лился, как прежде, твой свет на меня.
* * *
Мефистофель - за углом в магазине небольшом за окошком, за стеклом восседает нагишом.
Он не черствый, а любезный. Он не черный, а телесный., розовый, как будто душ принял час назад горячий и, копытца раскоряча, сел в отделе "Скупка душ".
Души-то теперь почем? Ноне души не в цене ведь! Вытащишь, закинув невод, трепача со стукачом, палача с бородачом, липача со скрипачом и врача вдвоем с рвачом. Ноне души нипочем.
Мефистофель четкий профиль скучно выставил в окне. - Лучше б, - думает, картофель продавать носили мне.
За казенную деньгу я что хошь купить могу, но не носят, нет, не носят! Настоящей нет души. За товар грошовый просят полновесные гроши.
Покупает грустный черт души - самый третий сорт.
* * *
Мир, какой он должен быть, никогда не может быть, Мир такой, какой он есть, как ни повернете - есть.
Есть он - с небом и землей. Есть он - с прахом и золой, с жаждущим прежде всего преобразовать его
фанатичным добряком, или желчным стариком, или молодым врачом, или дерзким скрипачом,
чья мечта всегда была: скатерть сдернуть со стола. Эх! Была не была сдернуть скатерть со стола.
* * *
Поэты подробности, поэты говора не без робости, но не без гонора выдвигают кандидатуры свои
на первые места и становятся на котурны, думая, что они - высота.
Между тем детали забудут, новый говор сменит былой, и поэты детали будут лшь деталью, пусть удалой.
У пророка с его барокко много внутреннего порока: если вычесть вопросительные знаки, также восклицательные, интонации просительные, также жесты отрицательные, если истребить многоточия, не останется ни черта и увидится воочию пустота, пустота, пустота.
Между тем поэты сути, в какие дыры их ни суйте, выползают, отрясают пыль и снова потрясают или умиляют сердца без конца, без конца, без конца.
* * *
Трудно привыкнуть к мысли, что каждое утро триста профессионалов и тьмы графоманов (среди них - следующие триста профессионоалов) садятся к столу писать стихи т о л ь к о в о д н о й М о с к в е.
С одной стороны, беспокоиться нечего: стихи - будут! Не у тебя, так у соседа. С трехсот попыток московские поэты обязательно выполнят норму. (В запасе грозные тьмы графоманов.)
С другой стороны, московской зари, наколотой на шпили московских зданий, т а к м а л о! Как ее разделить на триста? (А надо оставить еще графоманам. Они все равно опишут, иные даже очень складно.)
Поэзия - не коллективна. Это - личное дело. Из десяти тысяч лягушек не сделаешь одного лосося. Из двадцати белых зайцев не слепишь одного белого слона.
Вспомнишь эти пословицы и - пишешь, стараясь не думать, кто ты: белый слон или белый заяц.
* * *
- Что вы, звезды? - Мы просто светим. - Для чего? - Нам просто светло. Удрученный ответом этим, самочувствую тяжело.
Я свое свечение слабое обуславливал то ли славою, то ли тем, что приказано мне, то ли тем, что нужно стране.
Оказалось, что можно просто делать так, как делают звезды: излучать без претензий свет. Цели нет и смысла нет.
Нету смысла и нету цели, да и светишь ты еле-еле, озаряя полметра пути. Так что не трепись, а свети.
ЧУЖИЕ ДЕЛА
Не лезь в чужие дела, не лезь в чужие дела. Не лезь в чужие дела! Могила. Точка. Железо. А впрочем, была не была. На этот раз - полезу.
Чужие дела хороши как средство от увлеченья и как леченье души, надежнейшее леченье. А кроме того, иногда не вычеркнешь этого тоже, тебе чужая беда своих несчастий дороже.
А в общем, давным-давно, с эпохи палеолита все в мире переплетено, свое и чужое - слито. И я в чужую судьбу на собственной лодочке утлой из сил последних гребу с улыбочкою немудрой.
