В пятидесятом году Вера Казимировна стала чемпионкой города по спортивному скалолазанию. В течение следующих пятнадцати лет она была сильнейшим скалолазом города, края, побеждала на матчевых встречах городов. С пятьдесят первого года в одной команде с ней стал выступать сын Вова.
- Вот в шестьдесят первом году, в Ялте, на всесоюзных соревнованиях, я заняла третье место, и Вова тоже. Мы эти кубки получили, вот этот мой, а это Вовин, или наоборот, не помню.
В 1965 году Вера Казимировна была участницей команды, победившей в соревнованиях на приз Евгения Абалакова. Ей тогда было 48 лет.
- Я любила технически сложные трассы, чтобы маленькие зацепки, где щелка красивая, вертикальные переходики; это ведь не пожарный спорт, чтобы по лестнице бегать. "Митра" - страшная. Раньше не было страшно, а веревка появилась - теперь страшно. А "Уголок" я и сейчас люблю. Вроде бы как по мне он пришелся: идешь врасклинку, и руками, и ногами упираешься, и все по-разному, а он тебя выталкивает из угла вон, на простор (на простор!).
На следующий день, под вечер, прямо из города мы отправились на "Дикие" Столбы. Мы бежали, потому что темнело, а впереди двадцать километров тайги. На "Дикие" лазают редко, что и привлекло меня.
Ребята, хорошо тренированные альпинисты, бежали по тайге, как лоси. И успевали еще на ходу говорить о больших горах, о том, как однажды шли много часов подряд и как было тяжело, - обычные разговоры. Хорошо, что эти ребята еще не знают, думал я, что тяжело в походе в единственном случае, а именно если ты слабее всех. Однажды со мной такое случилось, и я три года потом "выздоравливал". А сейчас я бежал за этими ребятами, и сердце стучало радостно и ровно, как в лучшие времени.
Мы были на "Диких" уже в полной темноте. Непривычно и страшно ходить ночью по скалам. Наконец мы поднялись в "Грифы". На площадке, под самой вершиной скалы, стоит бревенчатый домик. Бревна сюда поднимали снизу лебедкой. Дом красив и удивительно точно вписан в профиль скалы. Как хорошо после ночного лазанья войти в замкнутую безопасность дома и прилечь на широкие нары!
Спрашиваю Витю Янова, который привел нас в "Грифы": разбиваются ли настоящие столбисты?
- Редко очень, не чаще, чем мастера-альпинисты. Есть ведь внутреннее чувство, подсознательный точный расчет. Хороший столбист лезет только тогда, когда может уверенно пройти ход. Вот Абалаковская щель, ведет она на "Коммунар" прямо снизу. Считалось, что Евгений Абалаков прошел ее когда-то. Но это неизвестно, точно мы не знаем. Лучшие скалолазы пытались пройти ее со страховкой, и не удавалось. И был на Столбах парень, Симочка. Он однажды пошел по щели без страховки, просто так, и взял ход. Это все видели.
- Симочка лучше всех ходил?
- Не знаю. Симочка ходил легко, ну, вот совсем без напряжения, и улыбался всегда. И со скалы он не мог упасть. Он был мотористом катера. Он погиб не на Столбах. Я написал его имя на "Митре": "Владимир Денисов".
Вот Дуся Власова, сама бы она никогда не упала. Но на "Токмаке" застрял приезжий альпинист из Перми. Внизу было много парней, но полезла Дуся, она ходила лучше всех. Не успела она подойти, как пермяк сорвался и сшиб ее, вместе и полетели, там было не очень высоко, пермяк здорово разбился, а Дуся упала удачно - сломала ногу. Через неделю пришла на Столбы на костылях и взошла на "Первый" по "Катушке". Потом ее на другие столбы ребята подняли на руках.
Дусю я видел накануне. Она сидела на камне под "Вторым" столбом. Седой заулыбался, потрепал ее по коротким красно-рыжим волосам.
Ребята сказали "Дуся Власова", подразумевалось, что все на свете знают Дусю Власову.
Я помню старшего брата Дуси - Виктора Власова; чуть ли не с младенчества он был на Столбах, букварь на скалах читал. Он ходил по скалам с великой небрежностью, с гитарой, спускался сложными ходами вниз головой. На "Коммунар" он залезал с самоваром, с дровами, раздувал самовар голенищем, жарил блины, и не каждый мог зайти к нему в гости, хотя он приглашал всех. Говорят, он широкой души человек, любому мог отдать все, что у него было. Он не мог упасть со скал, и другие при нем не падали. Потом он подолгу жил в Столбах, собирал грибы, ягоды. Его почему-то прозвали Гапоном. Шесть лет назад, в прошлый мой приезд на Столбы, я сидел с ребятами возле костра. Из темноты вышел высокий парень. По чуть уловимо дрогнувшей атмосфере у костра я понял, что это Гапон. Он тихо сел в стороне и не лез с разговорами, а потом спел песню об одиночестве на скалах.
Я слыхал, что Гапон считался комендантом Столбов, но ребята говорят, что это брехня. Ни комендантов, ни королей на Столбах никогда не было и не будет, потому как не может быть королей среди королей.
На "Втором" на голой стене, в стороне от ходов, с дореволюционных времен начертано слово "Свобода". Буквы не старятся, их подновляют. Перед революцией на Столбах вывешивали красные флаги. Однажды ночью кто-то поднял флаг на "Большой Беркут". На эту скалу и днем не смогли залезть. Полицейские расстреливали флаг снизу.
Про "Большой Беркут" мне рассказал Витя Янов. Он говорит, что по Столбам ходят и ночью, потому что обычные хода коротки, их запоминают на ощупь. На спор столбисты ходят с завязанными глазами. Были случаи, когда старые столбисты, придя с войны ослепшими, ходили по скалам на память, без подсказок. Но Витя говорит, что ходить ночью в одиночку трудно. Он рассказывает, что мальчишкой на спор залез в темноте на "Токмак" и в доказательство оставил на вершине ножик. И теперь уже много лет каждую весну снова в одиночку ночью поднимается он на "Токмак", чтобы убедиться и обрадоваться тому, что еще не стареет. "Большой Беркут" - сложнейшая скала. Витя Янов - художник-профессионал, он сделал гравюру "Флаг на Беркуте".
Я рассказал уже, как шел с Седым и Художником по простым приятным "Катушкам", но умолчал, что этот приезд на Столбы начался с испытания, нелегкого для моего самолюбия. Но теперь я чувствую, что должен все-таки рассказать, как попытался подняться на "Митру". И дело не в том, что ночь в самолете прошла без сна и что, едва придя на Столбы, я увидел парня и девчонку, только что упавших со скалы, и я их тоже нес на самодельных носилках... Нет, на сей раз я приехал сюда, чтобы написать о Столбах, и готовился подсмотреть на себе острое ощущение риска. Вот так и полез на "Митру", движимый не просто азартом, и, уже идя по стене "Митры", попросил вдруг страховочную веревку, Сергей Прусаков, мастер спорта по альпинизму, невозмутимо ждал, пока я обвяжусь веревкой. И я вновь полез по стене, волнуясь, думая обо всем на свете, кроме хода, которым иду. Неожиданно я увидел Сергея сбоку и выше, он обошел меня по стене, по другому ходу, а потом моментально зашел с другой стороны, без хода, прямо по стене, совершенно немыслимым образом. Я такого не видел никогда, я забыл, что все это - на стене "Митры", и удивлялся, и с интересом высматривал, на чем же он держится и что из этого выйдет.
В этот раз на вершине "Митры" я не испытал никаких эмоций. Спустился опять со страховкой, развязался, веревку скинул. Далеко внизу, прямо из тела стены, виднелись зеленые ветки березок и кедров, или, как со странным ударением сказал Сережа, кедрушек. Сверху по стене шел Художник. Он перепутал зацепки. Он явно застрял. Одна нога не находила опоры, другая угрожающе задрожала.
Сергей заговорил с ним почти грубо:
- Возьмись за зацепку, меняй ноги, ты что глупишь, упасть хочешь?
Толя нашел зацепки, добрался до щели, крепко заклинил в нее руку. Дальше произошло нечто для меня совершенно необъяснимое. Художник без передышки опять прошелся по зацепкам вверх и потом опять по ним вниз.
- Вот сейчас правильно, - сказал Сережа.
Дальше мы шли "Леушенским" на "Второй" столб. Я уже иду нормально, без страховки (для Столбов это нормально). Щель узкая, но она как бы постепенно раскрывается, и идешь в вертикальном желобе, и нет этой открытой свободной пустоты, и спокойнее. Сергей рядом. Его уверенность, непонятная, странная, начинает даже раздражать меня. Появляется капризная мысль: а что он будет делать, если я попытаюсь сорваться. Потом, уже на спуске, я, обнаглев, прыгаю, и нога чуть скользит. Сергей останавливается, он медленно говорит, что это недопустимо совершенно, этого никогда не должно быть. И я начинаю понимать правила игры, по которым я обязан быть внимательным и аккуратным предельно возможным для себя образом, тогда об остальном позаботится он, Сергей, и эти ребята. Я подумал, что вообще исконно-естественно для человека быть предельно-внимательным, а за четкость своих движений отвечать жизнью. Цивилизация отучила нас от этого. И искалечила. А человек подсознательно стремится к риску и придумывает его. Только мне претила бы коррида, равно как и острая соревновательная игра с себе подобными. И злоба при этом неминуемая; может быть, и она естественна, но мне несимпатична. А на скалах все чисто.
