Да, тогда была Ирина. Были ночи, проведенные над ее курсовыми, пока она спала. Ну разве можно спокойно спать, когда другие за тебя работают? Можно, ну конечно можно, если умеешь так красиво спать.
Потом был май, и ребята опять сказали: "Пойдем на Катунь". А он позвал Ирину на Кольский. Там будет лето, прозрачная вода и легкая байдарка, будет лес, будет тепло спального мешка.
Ирина хотела в Крым. Они уже были в Крыму. А Игорь, Лева и Борис звали на Катунь. Он ответил: "Не знаю... Может быть, пойду". Тогда ему сказали: "Пойдем! Если надумаешь, приходи хоть к самолету".
Год сборов, расчетов, надежд. Год в ожидании нового рекордного сплава по мощной реке. Теперь они говорят: "Приходи"... Завтра в 7.20 самолет взлетит. А его ждет Ирина.
Автобус, переполненный дачниками, перегретый солнцем, бежит по подмосковному асфальту. Потом тропа через лес в берегом вдоль водохранилища - вдоль дачной теплой воды, зацветшей от жаркого лета.
Нет, это не та тропа и не та вода!
...Они втроем идут по зарослям Тувы, вдоль Ка-Хема, грызущего скалы на поворотах, - он, Галя и Борис. Вода рвется к ногам, кусты загоняют в воду. Они идут посмотреть, что там за следующим поворотом, порог или водопад, посмотреть прежде, чем плыть. Путь преграждает приток Ка-Хема. Николай переплыл его раз пять туда и обратно: перевез на себе одежду Бориса и Гали и Борину малокалиберную винтовку. Он плавал туда-сюда быстро, как челнок, и это было нечестно, потому что он потратил полжизни на профессиональное плавание и выпячиваться не стоило.
Зато, когда в "щеках" плот развернуло поперек реки и тяжелая гребь уперлась в скалу, а потом, распрямившись, как сорвавшаяся пружина, пролетела над головами и шлепнулась в воду, нужно было прыгнуть и успеть подогнать ее к плоту, только Николай мог это сделать. И он успел. Гребь выхватили из воды, и на плоту опять идет работа. А он не может выбраться из воды, потому что ноги затянуло под плот. Близкое дно мелькает камнями, и никто не видит, что Николая сейчас раздавит...
Боря увидел. Десять сильных рук выхватили Николая из воды, поставили на плот. Многотонный бревенчатый плот косо идет в порог, и камни барабанной дробью бьют в днище.
Завтра в 7.20 самолет. На даче ждет Ирина. Сейчас она встретит его на улице за калиткой. Как она умеет радоваться! Никто так не умеет радоваться. В чем она будет в шортах, или сарафане, или просто в купальнике? Деревенские бабки ей все позволяют. Она издали побежит навстречу, длинноногая, тонкая, сорвавшись с места, как на выстрел стартового пистолета. Где она научилась так бегать? Вроде никогда не занималась спортом. И плавать как рыба - длинная, узкая, коричневая рыба...
И все-таки они бы не выплыли в той холодной озерной воде, в мае, когда берега чуть виднелись полосками леса и было так спокойно сидеть в байдарке, подставляя тело весеннему солнцу.
Паруса ровно и мягко тянули, пока не налетел шквал. Тогда байдарка зарылась носом и пошла утюжить воду, вздрагивая и рыская из стороны в сторону. Новый порыв ветра пригнул ее к воде. Ирина бросила передний парус и ухватилась за борт. Парус заполоскался, стал валить байдарку.
- Держи, держи парус! - Но только вздрагивают плечи, руки впились в борта. - Парус держи!!! - Согнутая спина, чуть тронутая загаром, неподвижна. - Парус! Ирка!...
Рука Николая взметнулась, и плетеный капроновый шкот рассек воздух, прилип к золотистой коже.
Спина выгнулась, руки поймали парус. Байдарка выпрямилась. Теперь она шла легко, будто освобожденная от привязи, глиссируя, обгоняя волны, балансируя на них, как на острие ножа.
Сквозь тонкую ткань обшивки вода гладит ноги. Ветер гонит байдарку к острову. Ветер грубо задрал ветви ив на берегах, оголил стволы и вдруг охлестнул их ливнем. Дождь мягкий, летний. Волосы Ирины струятся с водой, облепили плечи, спину. Желтый песок тормозит байдарку. Двое мокрых людей, взявшись за руки, бегут по песку, к лесу. Здесь острый запах смолы и дождя, и нет уже шума ветра, шума волн. Дождь не мешает дышать, губы дрожат, наткнувшись на вспухший багровый рубец на мокрой спине...
Она здесь и ждет его. Пусть Катунь швыряет чьи-то плоты своей ледяной мутной водой! Женщинам нужно тепло и лето. Николай помнит Хибины и юную женщину, ставшую вдруг некрасивой, и ее крик: "Зачем мы пришли сюда?! Что мы здесь ищем? Люди должны жить в городе, где тепло, и музыка, и свет, и люди одеты как люди, а не как мы - в обледеневший брезент!"
А вот тот поход был специально для нее, для Ирины...
Нет, женщинам нужно лето. И солнце. И волны уходят с отливом, на песке оставляя льдину под удары солнца. Льдину обид.
Дачный вечер. Зацветшая вода дурманит запахом лета. Тихий плеск в темноте выдает кого-то; кто-то входит в теплую воду, хоронясь от красного света луны, и выдает себя тихим плеском.
- Поедем на Кольский, Иринка...
- Хорошо, дорогой. А может быть, в Крым, на нашу скалу? Ну не сердись, я пошутила. Я понимаю: все ездят на юг под это... пошлое южное небо.
Николай и Лев пошли по тайге, зажгли на Стрелке костер. С того берега Кызыл-Хема к ним приплыл старовер, который жил там один. Он перевез их в лодке, а потом сказал, что дошел слух, будто в ста километрах ниже неделю назад выловили из воды девушку. (По пустынной тайге ходят люди и ходят слухи - разные, но правдивые.)
Значит, Степанов с группой ищет утонувшую в верховьях, там, где ее уже нет.
Но кто же утонул? Кто утонул из тех, кого недавно видели живым?
Трудно ночью, когда не спится, отогнать ненужные, страшные мысли: "Кто из них? Кто? Кто?..".
Над берегом Кызыл-Хема было южное небо. Где оно всего темнее, загорались незнакомые звезды и медленно плыли над лесом. В той стране, за лесом, кто-то кого-то ищет; никто не трусит, никому не надо прятать глаз из-за того, что человек погиб. Разве человек не может погибнуть?..
- А зачем?..
Это Иринин голос.
- Видишь ли, Ира, человек так устроен, что может погибнуть. Даже здесь, у дачных мостков. И даже не падая в воду. Погибнуть при жизни... А если вода кого-то смоет с плота, надо мгновенно прыгнуть, успеть догнать. Понимаешь - догнать! А если нет, тогда придется обыскивать реку. Слышишь?
Она не слышит. Она думает о том, что завтра утром в 7.20 взлетит самолет. И у нее уже нет сил бороться.
Дачные автобусы ушли. Уходит последний катер, пятнами желтых огней гладит воду, тихий стук оставляет ивам и двум людям на дачных мостках. Огни гирляндой повисают в темноте, отдаляясь, сжимаются теснее и меркнут...
Последний катер ушел!.. Но Николай принес байдару и опустил ее с мостков в воду.
Очень молодая женщина сидела на корточках над водой и плакала. Разве можно вот так просто отказаться от счастья? Только дети могут так беззащитно плакать. И байдара не могла отплыть. Николай подумал, что он не отплывет никогда.
Но из темноты пришла волна; просто волна по воде, и качнула байдару. А женщина подумала, что лодка отходит. Тогда, перестав плакать, она поднялась и, спеша, путаясь в словах, стараясь успеть все сказать, крикнула зло: "Уезжай, уезжай! Никогда не возвращайся, не смей ни-ко-гда возвращаться!!!"
Она успела все это сказать, а потом лодка ушла.
На рассвете у шоссейного моста рыбаки удивлялись; кто это кинул байдарку, может быть, человек утонул?
Самолет взлетел на восток утром. Так начиналось путешествие.
"Бегемот" слева
"Мы мчались на плоту среди бурунов. Клокочущие камни летели навстречу, берега проносились мимо. Казалось, скалы из-за поворота летят на нас..."
Типичное плотовое описание. И как легко к нему придраться: подумаешь, скорость 15 километров в час. Ну, не 15, так от силы 20; а 30 километров в час бывает очень редко, и только там, где нет ни бурунов, ни камней и ничто не клокочет, а вода скользит ровным, гладким пластом.
Но плотовые описания твердят: скорость, скорость, скорость! Скорость это не просто километры в час. Это... когда изо всех сил вырываешь гребь из воды, чтобы сделать еще один гребок, еще один, последний гребок перед ударом в стену; тогда, может быть, плот не вздыбится, не прилипнет днищем к скале, не опрокинется...
