Скрипнули петли, и передо мной открылся темный коридор шириной фута три. Я достал фонарик и двинулся вперед. Проход становился все теснее, и наконец я застрял.

Знаете ли вы, что такое клаустрофобия? Мне показалось, что я сойду с ума, если немедленно, сейчас же не двину рукой или ногой. Что будет, если я не смогу отсюда выбраться?

Несмотря на панику, я начал различать детали. Запах – в туннеле пахло горелым человечьим мясом. Под моими ногами блеснули глазки водяной крысы. Потолок лаза был покрыт зеленым мхом, черневшим там, куда не доставал луч фонарика. Тут мне в голову пришла идея.

Я начал вертеться, отталкиваясь руками и ботинками, в надежде, что сумею проскользнуть вперед по слою мха и крысиного помета.

Это сработало.

Понемногу туннель становился шире, и я свободно вздохнул, только для того, чтобы столкнуться вскоре с очередным препятствием – перекрестьем железных прутьев с замком на той стороне.

На этот раз я трудился двадцать пять минут. Мне пришлось орудовать отмычкой, прижимая фонарик подбородком, но в конце концов я справился. Решетка распахнулась, и я свалился вниз с высоты шести футов.

Слава Богу, фонарик при падении уцелел. Подобрав его, я осмотрелся.

В бомбоубежище мистера Альберта Стоуна было на что посмотреть. Толстенные бетонные стены окружали комнату размером десять футов на двенадцать. Пол и потолок тоже были из бетона, и еще одна бетонная плита могла в любой момент подняться, чтобы обеспечить дополнительную защиту от радиации. Справа был ход, оканчивающийся лестницей.

Поднимаясь, я наткнулся на новое препятствие – стальную дверь с кодовым замком. Я не сомневался, что этот путь ведет в сарай.

Я стал спускаться и, услышав под ногами хруст, посветил фонариком. Ступеньки были усеяны тысячами крысиных косточек. В бомбоубежище меня ждало еще одно открытие. При прочно запертой двери я мог выйти отсюда только через то отверстие, в которое влез. Но к этому я был еще не готов.

Я начал осматриваться. Постепенно я пришел к выводу, что вполне могу прожить здесь пару лет. Одна стена целиком была заставлена батареями консервных банок и бутылок. Здесь были керосиновые лампы, заржавевшие аптечки и даже полки с книгами – в основном фантастика. Здесь были...

Здесь была водяная крыса, злобно смотревшая на меня из отверстия в стене. Я его сначала не заметил.

Это была бетонная ниша. Я осветил ее фонариком и в ужасе отпрянул: хоть я и готовился к этому зрелищу, но не мог спокойно видеть то, что предстало моим глазам.

У левой стены стояло большое старинное зеркало. Посередине лежала бетонная плита, напоминающая алтарь, на вершине которой находились две свечи в подсвечниках и большая серебряная коробка. Поверхность плиты была покрыта потеками засохшей крови. Ручейки ее стекали по краям на пол. Вокруг алтаря полукругом расположились семь кольев, с каждого из которых скалился человеческий череп.

Именно в этот момент крыса укусила меня за лодыжку (бешенство!), и я выронил фонарь.

На этот раз он разбился, и комната погрузилась во мрак.

Черт! Я проклинал себя. Почему я бросил курить?

Все же я нашел в карманах коробку спичек, зажег одну из них и потянулся к коробке.

Мои пальцы так дрожали, что я еле смог ее открыть.

Я был уверен, что внутри найду отрубленную голову.

Но все оказалось еще хуже.

Их было восемь плюс еще один предмет.

И вот тут-то я и понял все.

Среда, 23 декабря, 19.10

Женевьева Деклерк закрыла записную книжку и откинулась в кресле. На ней было деловое платье, зауженное в талии, из зеленого бархата цвета весенней поляны. Ее волосы, зачесанные назад, поддерживались двумя жемчужными клипсами. Как раз в этот момент она рассеянно теребила локон, поглощенная одной только мыслью: «Верю ли я ему?»

Она боялась ответа на этот вопрос.

Эл Флад стоял у окна и смотрел вниз на Стэнли-парк с высоты четырех этажей. За отражением Женевьевы в стекле он видел поток уличного движения на эстакаде, уносящийся в ночь. "Все спешат, – подумал он, – по делам, не стоящим никакой спешки".

Он повернулся.

– Можно мне еще бренди?

– Конечно, – тихо сказал Женевьева.

Флад подошел к маленькому бару у окна, взял бутылку "Реми Мартин" и налил себе и ей на два пальца напитка. Женевьева выпила свой бокал одним глотком. Видя, как она поморщилась, Флад подумал: «Я люблю ее еще больше».

– Что вы думаете о моих записках?

– Мне страшно, – призналась она.

– Надеюсь, вы боитесь не меня?

– Я боюсь за вас, если вы придумали все то, о чем пишете.

– Вы мне не верите?

Женевьева поглядела на него в упор:

– Сначала ответьте вы на несколько вопросов.

– Пожалуйста.

– Что вы сделали после того, как открыли коробку?

– Снял куртку и завернул в нее содержимое. Добавил один подсвечник, потом пошел к отверстию, освещая дорогу второй свечой. Я взобрался наверх, поставив несколько ящиков друг на друга. Потом пробрался по проходу наружу вместе со свертком. В этот раз было легче, потому что я снял куртку.

– А зачем подсвечник?

– Отпечатки пальцев. Потом я вернул лодку в магазин, – он улыбнулся. – Видели бы вы лицо хозяина, когда он увидел меня в крысином дерьме. Потом проверился на бешенство, помылся и позвонил вам.

– Но почему?

Флад на миг замешкался, потом сказал:

– Вы жена Роберта Деклерка. Кроме того, вспомните, что вы сказали, когда мы с вами обедали?

Она нахмурилась:

– Я сказала, что у моего мужа проблемы и мне нужно их как-то решить. Я попросила вашей помощи. Я всю ночь читала дела и ничего не поняла. Потом наткнулась на вашу фамилию и вспомнила, что вы ходили на мой семинар.

– И что дальше?

– И я знала, что вы влюблены в меня и сделаете все, о чем я попрошу. Вот я и воспользовалась вами.

– Неважно.

– Конечно, я не могла пойти в КККП и сказать, что у Роберта... нервный срыв. Его бы сразу сняли с расследования, особенно при таком давлении. Поэтому я пошла к вам, чтобы вместе с вами организовать прикрытие. Я знала, что ваши чувства ко мне заставят вас помочь мне и сохранить тайну. Бог мой, это, должно быть, звучит ужасно!