Женщина, конечно, ничего этого не знала, как не знала ничего об этом городе. Она пробыла здесь всего четыре дня.

Медленно поднявшись на ноги, она побрела к отелю.

Стена стояла прямо возле "Рук лунного света" – паба при отеле. Она была выстроена из старого кирпича, раскрашенного красными и белыми полосами, как старинный шест парикмахера. Белые полосы проститутки и приспособили для обмена посланиями, оповещая друг друга о хороших или, наоборот, опасных клиентах. Например: "Голубой "понтиак". Это жмот", – или "Берегись легавых!" с номером машины. Иногда здесь оставляли сообщения для своих подопечных и сутенеры. Такие, как Джонни.

С нарастающим чувством паники она искала на белых полосках знакомые каракули.

О Боже, нет! Он ничего ей не оставил!

Она не заметила автомобиль, выехавший из-за угла. Он ехал с Мейн-стрит, скрипя шинами по мокрому тротуару. Номерной знак был залеплен грязью. В десяти футах от женщины он вырулил к обочине и остановился. Мотор замолчал, и окошко водителя открылось.

Услышав фырканье мотора, она обернулась.

– Что, хочешь трахнуться? – ее голос сел до еле слышного сипения.

Она попыталась заглянуть водителю в лицо; в ее деле это было не лишним. Только вчера она слышала, как один клиент задушил проститутку нейлоновым чулком.

Но лицо его пряталось в тени, и она смогла разглядеть только блестящие глаза. Это ей не понравилось.

– Ладно, – она повернулась, чтобы уйти.

– Постойте-ка, леди. У вас больной вид.

– Отъебись, – бросила она через плечо.

– Слушайте, если вам нужна доза, то у меня есть. Я охотно поделюсь в вами, вы мне нравитесь.

– Нет! – крикнула женщина, и тут ее тело опять свело судорогой. Худшей, чем раньше.

Она почти упала в предусмотрительно распахнутую дверцу машины. Взревел мотор, и они умчались в сочащуюся дождем темноту.

11.45

Дождь в это утро кончился рано, и теперь клены, окружавшие теплицу, полыхали буйством осенних красок. Мазки красного, желтого и оранжевого резко выделялись на фоне серо-зеленых вод Английской бухты, испещренных белыми гребнями волн. Октябрьское солнце светило сквозь стекло, отражаясь радугой в шеренгах призм. Внутри сияла другая радуга – разноцветные розы.

Они покрывали весь пол теплицы, располагаясь по сортам. У двери, ведущей в дом, находился отдел гибридов, представленный только одним растением с темно-бордовыми цветами.

В углу сидел человек в белом плетеном кресле. Он был высоким и худым, с нервными руками пианиста. Его темные волнистые волосы уже поседели у висков; орлиный нос и хорошо очерченный подбородок выдавали упрямый, независимый характер. Пока он молчал, он мог прослыть за гордеца, но в разговоре сразу открывались его дружелюбие и скромность.

На коленях у человека лежали блокнот и ручка, а на столе и на полу вокруг него, громоздилось несколько десятков томов истории первой мировой войны. Пространство между ними было усыпано смятыми листками бумаги.

Углубившись в работу, он не заметил, как в комнату вошла женщина. Она немного постояла у двери, глядя на него зелеными искрящимися глазами. Ее каштановые волосы оттеняли немного бледное лицо с высокими скулами и полными чувственными губами. Едва за тридцать, она была на двадцать лет моложе своего мужа. Ее чуть располневшую фигуру удобно облегал серый, сшитый на заказ костюм.

– Eh bien, Robert, – сказала она по-французски. – Est-ce qu'on prendra un lunch aujourd'hui?[17]

Мужчина, подняв голову, улыбнулся и отложил блокнот.

– Oui, – сказал он. – J'aimeras bien. Combien de temps as-tu?[18]

– Juste une heure. J'ai une classe de seminaire en fin de la journee[19] .

Мужчина встал и подошел к ней. Она повернулась, готовая уйти, но он задержался еще на секунду, глядя на единственный куст в отделе гибридов. Потом взял ножницы и осторожно срезал один бутон. Он сам вывел этот сорт, но до сих пор не дал ему имени.

– As-tu pense au nov que tu ui donnerais?[20]  – спросила женщина.

Он приложил бутон к ее блузке в районе сердца – бордовое на бордовом.

– Genevieve, – сказал он.

Женевьева Деклерк улыбнулась.

В этот миг ему показалось, что в теплице стало еще светлее.

Понедельник, 25 октября, 18.30

По общему мнению, в мире существует всего лишь шесть совершенно необычных по своему природному положению городов. Пять из них – Рио-де-Жанейро, Сидней, Кейптаун, Гонконг и Сан-Франциско. А шестой – Ванкувер.

Молодой человек смотрел на город, проплывающий слева от него, держась за перила на палубе спасательного катера. Его светлые кудрявые волосы развевал свежий ветер.

Катер вернулся с патрулирования в бухте Хоу-Саунд к северу от гавани – одной из миллиона бухт и бухточек, усеивающих тысячи миль побережья Британской Колумбии. Сейчас он подплывал к входу в Английскую бухту, оставляя Ванкувер слева и направляясь в Пойнт Грей.

День прошел отлично, и погода была такой, какую Хеллер больше всего любил. Его работа кончилась, и можно было расслабиться и подышать соленым морским воздухом, глубоко набирая его в легкие. На севере отливали медью на солнце вершины гор, а под ними мигал огнями маяк Пойнт-Аткинсон. Далеко-далеко, уже в штате Вашингтон, возвышался над всем этим величественный конус потухшего вулкана Бейкер.

Хеллер любил море, потому что оно было непокорным. Вот только что Английская бухта была гладкой, как зеленая простыня, и по ее поверхности рыбками скользили катера, сухогрузы и яхты. А вот подул ветер – и уже штормовая волна бьет о берег, швыряя суда, как поплавки. А потом разверзаются небеса, и оттуда льет, как из ведра, сердитый осенний дождь.

Так и было этим утром, но теперь море успокоилось.

Дэн Хеллер повернулся и помахал мужчине у руля. Глен Симпсон в ответ показал ему большой палец.

Катер пересекал гавань, оставляя за кормой городские огни. Над ним громоздились теперь песчаниковые утесы Пойнт-Грей. У воды Хеллер увидел старую орудийную площадку, со времен второй мировой все еще ожидавшую японцев. Вверху были видны здания Университета Британской Колумбии, стеклянные панели Музея антропологии сверкали на солнце. За Пойнт-Грей текла река Фрэзер.