Два констебля с поднятыми воротниками курток прошли вдали, придержали шаг и уставились в мою сторону. Идти к остановке им пришлось бы против ледяного ветра. Наверное, поэтому они и двинулись дальше, подталкиваемые в спину шквалистыми порывами.

Автобус прибыл через час с лишним. Я уселся в кресло расцарапанной щекой к окну. Заплатил за проезд заспанной кондукторше и смежил наконец-то веки.

А сон не пришел.

Если бы Ефим Шлайн просто дал санкцию на ликвидацию Чико Тургенева, как упростилось бы задание! Однако, разумно ли выводить Чико из игры до появления в Таллинне генерала Бахметьева? Тургенев, вне сомнения, держит под рукой дублера. Нейтрализовать Чико заранее было бы идиотизмом. Кто бы не вытаскивал Тургенева и его горных орлов из-под ареста, случившегося возле Домской церкви, объективно он действовал в пользу предотвращения покушения. Потому что сохранял просчитанный вариант, пусть даже и не желая этого, просто выручая своих.

Первую половину работы, разведывательную, я сделал удовлетворительно. План противника известен, мне повезло увидеть генеральную репетицию готовящейся операции. Оставалось осуществить оперативные контрмеры.

Бой на Пярнуском шоссе немедленно вызовет припадок бдительности у местной спецслужбы. Тревога, наверное, подана по всем линиям маршрутов генерала Бахметьева на сегодня, завтра и до той поры, когда ему заблагорассудится убраться в Россию.

Как будто все ясно. Именно как будто.

От Пярнуского автовокзала, пряча в воротник лицо от густой мокрой метели, несущейся со стороны залива, я прошел в здание почтамта.

- Марика, - сказал я хромоножке, снявшей трубку в лавке Велле. - Это я, Бэзил Шемякин. Есть новости?

- Да ещё какие, господин Шемякин! - воскликнула она. - Ефим просил завтра в девять утра прибыть на совещание в представительстве "Балтпродинвеста"...

Я отметил для себя две вещи. Начальник и московский эмиссар высокого ранга стал для неё просто Ефимом. И ещё волнение, звучавшее в обычно флегматичном голосе.

- Что-нибудь случилось с господином Шлайном? - забросил я пробный камешек.

- Ничего особенного, мне кажется, - сказала она. - По крайней мере, внешне. Но Ефим выглядел взволнованным, когда пришел сюда и попросил передать вам приглашение в представительство.

- Это было?

- Около часа, часа пятнадцати назад, - сказала Марика. - Так что передать Ефиму?

- Скажите, что я звонил. Спасибо. До свидания.

Я свернул разговор, чтобы не услышать вопрос, откуда я звоню.

В любом случае, приглашение в представительство, то есть вывод меня из нелегального положения, могло означать одно: отмену операции.

И тут я увидел у крыльца почтамта, в исчерченном снегопадом световом кульке под фонарем, знакомый "Фольксваген Пассат". Капот машины исходил паром от таявшего снега. Из задней двери, придерживаемой Дечибалом Прокой, выбирался, жмурясь от секущей метели, Гаргантюа Пантагрюэлевич в длиннополой дубленке. Трое его бойцов в кожаных куртках и без шапок поднимались по ступенькам мне навстречу.

День затягивался.

Амбалы уважительно поздоровались на русском и сопроводили по лестнице к Ге-Пе, распростершему лопатообразные ручищи. Оказалось, это было приглашение к мужественному объятию.

Контрабандист торопился продемонстрировать дружбу, стало быть, я побеждающая сторона?

- Сработали классно. Заграница, ничего не скажешь, - сказал мне в ухо Ге-Пе, источая коньячный дух. - Сядем в машину?

Бойцы дождались нашего погружения на заднее сиденье "Пассата" и захлопали дверями черного "БМВ", выдвинувшегося из метели. Прока, кивнувший мне с оттенком явного почтения, остался стоять снаружи у двери. Не велено слушать.

- Хотите эту машину? - спросил Ге-Пе.

- Хочу вашего бренди, - сказал я. - И ещё кое-чего...

- Будет все. Что же именно?

Может быть, он ждал вопроса, как ему удалось обнаружить и перехватить меня. При других обстоятельствах и в другом физическом и, как говорится, моральном состоянии я бы подыграл его самолюбию. Может быть, вслух порадовался бы, что он собирает информацию расторопнее полиции. Но в данную минуту и хорошие, и плохие люди на этой земле находились вне моего практического интереса. Я ничего не хотел, кроме как сбросить чужую одежду и белье, принять душ, хватить стакан коньяка и заснуть между простыней и пододеяльником на диване в одном безопасном доме на тихой улочке в Синди.

- Чтобы меня оставили в покое, - сказал я.

- Не в наших интересах, господин Шемякин, не в наших да и не в ваших тоже!

- Почему?

- Вы не против, если мы сдвинемся с места? - спросил Ге-Пе. - Мы тут светимся. Под фонарем, как видите... Ха-ха! Давайте поговорим неподалеку, рядышком... Я понимаю, вы устали. Но, повторяю, это в ваших интересах.

Ге-Пе постучал кольцом-печаткой по стеклу. Прока занял место за рулем и, не спрашивая, куда рулить, рванул с места на второй скорости, пробуксовав сгоряча в снежном месиве. Ездил он, конечно, неважно. Моряк.

Площадь между почтамтом и набережной, которую по правилам следует объезжать, Прока пересек напрямик. За темным бордюром, в который уперся свет фар, снег падал не в реку, а в бесконечность. Здесь кончалась земля. Проблески мерцающих окон на другом, невидимом берегу казались звездами.

Ге-Пе протянул серебряную фляжку, крышка которой болталась на ременной петельке. Фляжка была теплой. Видимо, он долго держал её в руке. Да и судя по перетопленному салону, в пути они были давно. Наверное, донесение о побоище под Керну поступило на лохусальскую виллу Ге-Пе от его человека в дорожной полиции. Возможно даже, что Ге-Пе получил его раньше, чем непосредственное начальство этого человека.

Проезжая мимо, Толстый наверняка видел искореженное железо и, вероятно, ещё не убранные трупы.

Не исключал я и той возможности, что Ге-Пе прибыл не от себя, а от кого-то еще. По горячим следам.

Почему в Марьямаа констебли патрулировали парой? В маленьком городке хватило бы и одного. Рассматривали меня... Паранойя. От перенапряжения и замотанности, подумал я и сделал глоток. Завернул крышку фляжки.

- Оставьте себе, - сказал Ге-Пе, отстраняя мою руку с посудиной. Перед сном воспользуетесь.

- Итак? - спросил я.

- Давайте работать вместе, - сказал он обыденно.

- Хозяин операции не я.

- Я о будущем. После завершения операции. Никаких... этих... как его... гонораров. Я предлагаю не работу, я предлагаю положение.

- Если откажусь, то - что?

Толстый Рэй, словно корова в хлеву, тяжело, шумно и длинно вздохнул. Я почувствовал, как раздулся и опал его жирный бок под дубленкой. Он развернулся рыхлым телом.

- Я вижу, что у вас, как всегда, отношение к любому сотрудничеству негативное. Что ж, господин пессимист и Фома неверующий, давайте рассуждать вместе... Подставив под аварию со смертельным исходом двух и замочив ни за что ни про что ещё трех несчастных, вы неминуемо окажетесь под судом. В этой стране. Возможно, вы скажете, что тюрьма вам нипочем. Но следствие привяжет к вам москвичей. А москвичи этого не простят. Не простят вам. Посчитают предательством. Первый вариант... Теперь второй вариант. Вы не упредите Чико, и генерал Бахметьев попадет на собственную публичную казнь. Москвичи это тем более не простят... И ещё третий вариант. Вы убиваете Тургенева. Но генерал тоже убит. Его достает дублер, который, вне сомнения, уже здесь или прибудет ночью... Москвичам остается убрать вас. Концы должны оказаться в воде. Так ведь? При всех вариантах, таким образом, у вас нет будущего. А таланты, которые вы проявили и раньше, и три часа назад, и демонстрируете теперь передо мной, дорогого стоят.

- Ты прекрасно обрисовал мою участь, твое превосходительство. Она печальна. Ты хочешь, чтобы я переломил судьбу, попросившись в твою банду?

- Соединение.

Я сделал второй глоток из фляжки. Тепло грело душу. Тепло человеческой заботы и доброты.

- Я подумаю, - сказал я. - Позже... Когда отработаю аванс, выданный за работу, на которой теперь занят.