Длинный глухой коридор, вырубленный в гранитной тверди, нагонял тоску. Хабаев с раздражением размышлял о том, чем ему придется заняться через несколько минут.
Новые банковские правила открытия счетов означали, что план ухода на Запад запаздывает, что он, Хабаев, истекает временем, как кровью. События походили на медленное опускание глухих непроницаемых переборок вокруг его предприятия. Потоки наличных от тысячи трехсот двадцати нефтеперегонных установок, полутора десятков водочных комбинатов, «откатов» со сборов на блокпостах, из московского бюджета, от наркотиков, оружия, наконец, сотни и сотни килограммов долларов, присылаемых из-за Каспия, из Грузии, Армении, из торговых точек, ресторанов и гостиниц Черноморского побережья, скапливаясь и не находя выхода, могли застояться и, что называется, загнить. У него не хватало специалистов переварить это несметное скопище денег… Денег, нуждающихся в политическом убежище в новой Европе, жаждущих его.
Конечно, Севастьянов работает, как машина. Теперь, когда Чечня как отмывочное предприятие захлебывается от переизбытка наличных денег, люди его класса определяют, выживет «Гуниб» в этой бешеной гонке или нет. В решении этой проблемы и заключен теперь вопрос безопасности холдинга. Именно в нем, а не в мелочах вроде того, кто кого убил и кто к кому подослал шпионов… В гольф-клубе «Эль-Кантуи» пришлось выслушивать все что угодно, кроме деловых инициатив. А вокруг, только оглянись, простирались колоссальные возможности. Он, Хабаев, ждал, что соратники тоже увидят это. Вот она, земля обетованная, тунисское золотое побережье Средиземного моря, готовое впитать любые деньги и дать тучные всходы.
А пришлось выслушивать стенания Хаджи-Хизира о добрых старых временах, когда начинался этот разврат с заложничеством, который немедленно заразил и русских. Тысячи бойцов, вынужденных оставить рэкет в России, вернулись в Чечню словно бы и не домой. Ничего другого, кроме как стрелять из автоматов и орудовать взрывчаткой, они уже не могли… Как и русские, вернувшиеся в Россию.
Нет, хватит, это — прошлое… Не следует сейчас зацикливаться на войне, загнивающей в партизанских разборках со взрывчаткой, устанавливать которую ваххабитские тупицы науськивают мальчишек. Это — прошлое. Липучее, как моздокская грязь, и, в сущности, испортившее поездку в Тунис. Трещина между молодыми, то есть Макшерипом Тумгоевым, и стариками, которых воплощает Хаджи-Хизир Бисултанов, обозначилась резче. Они готовы были вцепиться друг в друга. Странно, что старичье желает военных побед, а молодые — конторских…
А он, Саид-Эмин Хабаев, пытается стоять между и над ними?
Да и возможно ли примирение? Стоит ли разгребать смердящие кучи последствий грабежей, насилия, издевательств, предательства, лжи, убийств и всего остального в стране, нуждающейся, чтобы выздороветь, лишь в одном умереть окончательно, чтобы, возможно, и возродиться на пепелище? Если бы он, Хабаев, считал себя политиком, то попросил бы политического убежища в Европе для всей этой страны. Правда, многие подумали бы, что он хочет вывезти вместе с ней и свои деньги…
Нет, никто не вправе обвинить его, Хабаева, героя рейда в захваченный Грозный с обутым, одетым, накормленным и вооруженным им, Хабаевым, отрядом моджахедов, в том, что он не чеченец. О рейде промолчали и свои, и русские. Потому что это был поход не на больничный комплекс с роженицами и воплями «Аллах акбар!» перед камерами московского телевидения… Рейд показал всем, как следовало бы вести войну за независимость! А солдаты и боевики не воюют, они сводят счеты, ненавидят друг друга только потому, что им не дают остановиться, да они уже и не хотят… Понимают, что дураки… И долго ли будут только понимать?
Успех своего рейда Саид-Эмин Хабаев купил. И почувствовал всю силу денег как инструмента, способного устанавливать перемирие. Постреляли, а теперь — поторгуем…
Заира Тумгоева верно сказал в Тунисе:
— Без русских чеченцам не помириться. Никогда…
Хабаев догадывался, почему вечером последнего дня тунисского путешествия она переехала из гольф-клуба в хаммаметскую гостиницу. Не ради, конечно, биокосметики и прочего в этом роде. И не из-за предполагаемой возможности очередного предложения брака с его, Саид-Эмина, стороны. Заира, и отказав, заставила бы его опять ждать и ждать… Она ездила на деловые переговоры и осматривать гостиницу, которую задумала выкупить. Она свободна и может идти собственным путем, в отличие от него, Саид-Эмина Хабаева, которого держат за полу дрязги пережившего свое время, да что время, пережившего два полных века толстого старикана в вечной папахе и хромовых сапогах и всех тех, кто за ним стоит…
Информация об убийстве Цтибора Бервиды, бывшего взводного внешней охраны Горы, поступила в тунисский Сус с опозданием. Не обычным путем, то есть не от ставропольского представителя в Праге, а как раз электронной почтой из Москвы от Желякова. Послание пришло, когда в гольф-клубе «Эль-Кантауи» принимались кардинальные решения: определялся принцип отбора членов холдинговой группы «Гуниб» в особый список таких, которых предполагалось оставить живыми, то есть сделать участниками великого кочевья в западные финансовые системы. И на этом фоне убийство, на которое в другое время не обратили бы внимания, показалось чуть ли не знаковым.
Хаджи-Хизир Бисултанов и Макшерип Тумгоев, ответственные за обеспечение безопасности и внешнюю разведку холдинга, в канун отлета из Суса в Стамбул просидели ночь, прикидывая последствия случившегося. Официальная полицейская версия, полученная из Праги, свидетельствовала, что бывший взводный погиб в перестрелке с наемным киллером, скрывшимся в Германии. Полугодовая служба Бервиды прошла абсолютно рутинно, никаких боевых контактов, лишь за два дня до завершения контракта — захват в предполье Горы лазутчика, которого покойный по собственной инициативе определил как агента Моссада.
Желяков утверждал, что под Моссад косит человек ФСБ.
Хаджи-Хизир Бисултанов, проходивший специальную подготовку в частной полицейской академии в эмиратах под крышей туристской фирмы, обеспечивающей ежегодный хадж в Мекку, пытался сложить все эти неслагаемые. Хотел найти логическую связь между приглашением из Парижа Севастьянова, появлением так называемого агента Моссада, убийством Бервиды, исчезновением его киллера в Германии, присылкой меченых долларов с Миликом, безрезультатной дуэлью Макшерипа Тумгоева и Петра Цакаева… Искал и не находил.
В ресторане стамбульского аэропорта, где все эти случайности обсуждались в разной последовательности и в самых фантастических увязках, Макшерип Тумгоев выложил на столешницу свой посадочный талон, шариковую ручку «Паркер», комканую бесцветную грузинскую купюру в сто лари, надорванную упаковку бумажных носовых платков, сигарету «Голуаз» и желтую визитную карточку Аднана Сойсала из турецкой фирмы «Эздживанджиоглу», обеспечивавшей агентское обслуживание их перелета. И предложил сочинить внятный сценарий на основе этих «вещественных доказательств».
Хаджи-Хизир насупился. Он унюхал суть унижения. Набор его «подозрительных» фактов выглядел вздором в глазах серьезных людей.
И теперь, в шифровальной комнате, вдоль гранитных стен которой по причине подозрительности Хаджи-Хизира наварили ещё и стальных швеллеров, он рыхло сидел на компьютерном стуле, прикрыв веки от мощных ламп дневного света. Бешир контрразведки демонстративно ждал, когда генеральный управляющий наложит на шифрограмму, содержание которой ему уже известно, резолюцию, разрешающую допуск к её тексту.
— А где Тумгоев? — спросил Хабаев.
— Сейчас появится, хозяин, — сказал шифровальщик не сразу. Ему пришлось, давясь, дожевать откушенный кусок лаваша с говяжьей колбасой.
Согласно правилам безопасности, шифровальщики жили в этой же комнате. Койка, на которой они спали по очереди, и биотуалет с вытяжной трубой стояли за занавеской. Заморенный, не видевший дневного света, дышавший только воздухом подземелья русский капитан, перешедший в ислам, запил сухомятку чаем из огромной кружки. Кружка тоже была одна на двоих. Сменщик, русский или украинец, возился с шифровальным блокнотом.
