Поэтому в конце концов было решено не вызывать мистера Тодхантера в качестве свидетеля, несмотря на настойчивые рекомендации сэра Эрнеста Приттибоя. Вследствие этого сам королевский адвокат, не зная, досадовать или радоваться, просидел на привилегированном месте для свидетелей и прослушал весь процесс. Поначалу все шло гладко. Во вступительной речи обвинителя отчетливо вырисовались все слабые места, и генеральный прокурор, который лично взялся за это дело, придерживался такой умеренности, что лишь его вмешательство указывало на виновность подсудимого. Пока к присяге не был приведен последний свидетель, все шансы оставались на стороне обвиняемого.

А потом положение осложнилось. Сам Палмер оказался отвратительным свидетелем - агрессивным, высокомерным и упрямым. Мрачность, с которой он признал, что боролся за внимание покойной с собственным тестем, презрение, с которым он отзывался о мисс Норвуд, явная душевная перемена по отношению к ней (он говорил о мисс Норвуд так, словно испытывал невыразимое отвращение), внезапные вспышки ярости в ответ на щекотливые вопросы - все это произвело самое неблагоприятное впечатление на присяжных.

К примеру, его спросили, почему поначалу он категорически отрицал, что тем злополучным вечером побывал в Ричмонде. Мистер Тодхантер и его сторонники уже знали, как повлияло это отрицание на полицию, а рассказ Палмера о том, что известный вечер он провел дома, подтвердила только жена. Только неопровержимые доказательства тощ, что его видели в, доме мисс Норвуд, заставили Палмера отказаться от первоначального вымысла и признать правду; кроме того, он объяснил, что жена прикрывала его по его же собственному требованию. Естественно, полицейские решили, что супруги сговорились и что это указывает на виновность Палмера.

Допросить миссис Палмер в суде об участии в этом сговоре было невозможно - при этом ей пришлось бы давать показания против мужа, а она уже однажды солгала, выгораживая его. Палмер настойчиво напоминал об этом и добавлял, что, во-первых, давал неверные показания ради жены - она знала, какой интерес он проявляет к мисс Норвуд и потому была несчастна. Во-вторых, услышав вопрос, был ли он в известный вечер в Ричмонде, Палмер якобы растерялся и выпалил, что провел этот вечер дома, не сообразив, что жене придется либо подтвердить, либо опровергнуть его слова. Но мистер Тодхантер, выслушав это объяснение, отнесся к нему скептически. Он напрямик спросил Палмера, готова ли жена подтвердить его слова, и Палмер ответил утвердительно. Очевидно, сговор все-таки имел место и, видимо, состоялся в промежутке между двумя визитами Палмера к Фарроуэю, и если бы не слуги мисс Норвуд, супруги Палмер вышли бы сухими из воды. Это выглядело подозрительно.

Еще больше затруднений возникло с вопросом, почему Палмер принес свой револьвер к золовке рано утром, едва узнав об убийстве. Что это - поступок невиновного, который опасается ошибочного обвинения, или действие убийцы? Палмер угрюмо назвал первое: боясь, что кто-то подслушал его ссору с убитой, он решил, что не стоит держать в доме револьвер. На настойчивые расспросы о том, откуда в револьвере взялись следы недавних выстрелов, Палмер довольно неуклюже принялся отрицать это. Его защитники настаивали на повторной экспертизе, чтобы сгладить эти затруднения, но превратное впечатление уже сложилось, и поведение Палмера отнюдь не меняло его к лучшему.

В довершение всего судья по какой-то причине, известной лишь ему, держался крайне враждебно; подводя итоги заседания, он старательно подбирал слова, но между ними отчетливо читалось его истинное мнение. Более того, он указал на досадное отсутствие самого Фарроуэя, на что он имел полное право, и добавил, что, если здоровье не позволяет Фарроуэю присутствовать на суде, у него следовало взять письменные показания. Судья заявил, что Фарроуэй мог бы прояснить несколько туманных моментов. Но поскольку он отсутствует, присяжным приходится строить выводы на основе представленных показаний. Намек поняли все: по мнению судьи, при перекрестном допросе показания Фарроуэя были бы не в пользу подсудимого, следовательно, его отсутствие еще одно подтверждение семейного сговора.

Присяжные заседали почти пять часов, и эти пять часов стали самыми длинными в жизни мистера Тодхантера. Когда же они наконец вернулись в зал, все присутствующие в нем были готовы услышать лишь один вердикт: "Виновен".

- Что же нам теперь делать, черт возьми?- пронзительным от ярости голосом обратился мистер Тодхантер к сэру Приттибою, покидая зал.

- Тише, тише!- зашипел сэр Эрнест.- Мы предъявим ваши показания. Я сразу понял, к чему они клонят. Вот увидите, все закончится благополучно. Его не казнят.

* 3 *

По-видимому, министр внутренних дел не разделял оптимизм сэра Эрнеста.

В известный срок была подана апелляция Палмера - на том основании, что вердикт вынесли в отсутствие вещественных доказательств. Апелляцию торжественно отклонили трое ученых судей.

После этого древним и величественным языком юриспруденции было составлено прошение, в котором говорилось, что Лоуренс Баттерфилд Тодхантер уже сознался в убийстве вышеупомянутой Джин Норвуд и готов понести наказание за свое преступление, ввиду чего, а также ввиду серьезных сомнений в виновности осужденного Винсента Палмера, податель сего смиренно просит об отсрочке исполнения приговора до окончания допросов вышеупомянутого Лоуренса Баттерфилда Тодхантера (податели этого документа прекрасно знали, что отсроченный приговор может быть вообще отменен). На все это министр коротко ответил, что приговор осужденному Винсенту Палмеру был вынесен присяжными, способными здраво оценивать факты, что по этому делу были проведены переговоры с судьей, который председательствовал на процессе, и с другими учеными судьями, и поэтому министр не видит необходимости менять вердикт присяжных.

Это известие мистеру Тодхантеру сообщили так осторожно, такими полунамеками, что ему понадобилось битых два часа, чтобы понять, что министр внутренних дел счел его признание умышленной и ребяческой ложью.

- Отлично,- отозвался мистер Тодхантер с похвальной сдержанностью.- В день казни Пал мера я застрелюсь на ступенях министерства.

- А мы сообщим об этом в газеты!- с энтузиазмом, подхватил сэр Эрнест Приттибой.- Огласка нам не повредит.

Сэр Эрнест был верен своему слову. На следующее утро во всех популярных газетах появились жирные заголовки и статьи, посвященные предстоящему самоубийству, а более солидные журналы откликнулись на него, поместив пренебрежительные заметки на последних полосах. Мистер Тодхантер с любопытством отметил, что одни популярные издания с готовностью поддержали его, а другие, хотя и напоминали министру о его прерогативе милосердия, считали признание мистера Тодхантера подтверждением виновности приговоренного.

Жирные заголовки не подействовали. Министр был черствым человеком, верным букве закона и наперечет знающий прецеденты, и шумиха в прессе лишь подтолкнула его к непопулярным мерам. Будь его воля, Винсента Палмера казнили бы немедленно.

- Мы еще спасем его, клянусь вам!- бушевал сэр Эрнест.- Господи, если бы наше министерство возглавлял настоящий мужчина, а не ветхий и ходячий свод законов, по рукам связанный волокитой! Менее подходящего для наших целей министра трудно представить. Но мы не сдались! Есть еще старый Пауэлл-Хэнкок.

Мистер Читтервик оживленно закивал. Мистер Тодхантер сохранил выражение сомнения. Сэр Артур Пауэлл-Хэнкок был еще одним "резервом" сэра Эрнеста. Мистера Тодхантера поражала легкость, с которой сэр Эрнест Приттибой возлагал надежды на свои "резервы", как их мысленно именовал сам мистер Тодхантер. Сэр Эрнест производил впечатление целеустремленного человека, человека прямого действия, но, согласно правилам этой игры, ничего не делал сам, предпочитал к кому-нибудь обращаться и избирал окольные пути - чем окольней, тем лучше. Сам сэр Эрнест говорил, что он "дергает за веревочки". Старина Икс может "дернуть за веревочку" чиновника Верховного суда, старина Игрек учился вместе с генеральным прокурором, старина Зет знаком с двоюродной сестрой жены министра внутренних дел и тоже может быть очень полезен. Действовать следует, пользуясь знакомствами, а не доказывая, кто прав и кто виноват. Сэр Эрнест был лично знаком со многими высокими чинами, притом довольно близко, но придерживался мнения, что на решение министра скорее повлияет мнение его престарелой тетушки где-нибудь на чаепитии в Бейсуотере, нежели формальная дискуссия о том, справедливо ли казнить невиновного, проведенная в министерстве. К изумлению мистера Тодхантера, и адвокаты, и все, кто вращался в судебных кругах, не просто разделяли эти взгляды, но и считали, что иначе и быть не может.