В первые дни войны бдительность иной раз принимала уродливые формы шпиономании. Сообщения о диверсантах и парашютистах поступали довольно часто, но оказывались ложными. Случались и заведомо ложные звонки якобы от имени советских органов. Порой это делала немецкая агентура в целях создания паники.
Вспоминается случай, которому до сих пор не нашел объяснения. Вскоре после перебазирования 212-го дальнебомбардировочного авиаполка на аэродром Ельня мне принесли странную телеграмму: "В районе аэродрома Ельня захвачено 70 немецко-фашистских диверсантов, переодетых в гражданское платье, но в их чемоданах обнаружено немецкое обмундирование".
Поскольку я собирался побывать на аэродроме Ельня, то пригласил с собой начальника особого отдела авиакорпуса полковника Н. П. Кияшко и вылетел с ним туда на связном самолете.
Летчики 212-го полка только что вернулись с задания. Экипажи бомбили фашистские танки, двигавшиеся по Варшавскому шоссе на Минск, и разгоряченные боем летчики, штурманы оживленно рассказывали мне о выполненном задании.
Одновременно посыпались вопросы: почему не сопровождают истребители? Бомбардировщики из-за этого несут напрасные потери.
Пришлось объяснить, что в составе авиакорпуса истребителей нет, а приказание дальнебомбардировочному авиаполку выполнять задачи фронтовой авиации связано с чрезвычайно сложной обстановкой. Помню, я говорил, что противника необходимо задержать любыми средствами, любой ценой, пока не подойдут наши оперативные резервы. И, говоря это, не совсем отчетливо представлял, когда, откуда подойдут эти резервы. Но, во всяком случае, так должно было быть!
А как же с диверсантами, хранившими в чемоданах немецкое обмундирование? Командир полка А. Е. Голованов заявил, что он об этом ничего не знает и телеграмм не посылал. Оперативный уполномоченный особого отдела, работавший в этом полку, тоже ничего не знал ни о диверсантах, ни о телеграмме. Почему я остановился на факте, не заслуживающем, казалось бы, особого внимания. Да потому, что непроверенные донесения, сигналы, поспешные и опрометчивые телефонные доклады подчас отрывали командиров от их основного дела и мешали нормальной работе. В дальнейшем мы решительно пресекали подобные проявления "бдительности".
В последних числах июня 1941 года Смоленск заполнился войсками, штабами, прибывшими из глубины страны. Связь между управлением авиакорпуса и соединениями нарушалась, и, чтобы приблизить руководство к аэродромам, своим частям, с разрешения старшего начальника, я перенес КП в район аэродрома Боровское.
Разместились мы в землянках - в километре от летного поля. Радовало, что связь, в том числе ВЧ, работала устойчиво. Но если с Москвой контакты поддерживались постоянно, то со штабом ВВС фронта даже радиосвязь имела перебои. Из-за общей перегруженности радиостанций задерживалось прохождение оперативных распоряжений. Немногочисленные наши шифровальщики были завалены работой, не справлялись с потоком запросов, донесений, заявок тыловых органов, инженерных сводок. В море второстепенных сведений терялись важные оперативные документы. Дорогой ценой расплачивались мы за недоработки мирного времени. Пришлось ввести жесткий порядок в использовании радиосвязи - сократить количество и объем радиограмм, создать возможность внеочередной передачи оперативных распоряжений.
А боевая задача наша оставалась прежней - уничтожать танковые и моторизованные войска противника на минском направлении. Наносили ли дальние бомбардировщики урон врагу? Да, фашисты несли большие потери. В первые два-три дня войны во время налета нашей авиации бронетанковые колонны противника не прекращали движения, а затем немцы значительно усилили зенитно-артиллерийское, авиационное прикрытие войск. При появлении советских самолетов их колонны останавливались и рассредоточивались, в панике гитлеровцы разбегались в разные стороны. Темпы продвижения противника заметно снизились.
Особенно ощутимые потери от нашей авиации гитлеровцы несли на подступах к Минску. Это объясняется тем, что в условиях вязкого грунта, болотистой местности, кустарников противник вынужден был держаться дорог, и наши экипажи старались настичь его в теснинах, где скопления войск неизбежны, а потери огромны.
Звено дальних бомбардировщиков Ил-4 обычно сбрасывало не менее 20 фугасных авиабомб, весом по 100 килограммов каждая, сверх того - 68 осколочных восьмикилограммовых, а также несколько десятков стокилограммовых зажигательных. Если не оказывалось осколочных бомб АО-8, то вместо них применялись фугасные с установкой взрывателей на мгновенный взрыв, что обеспечивало эффективное осколочное действие.
Пусть у читателя не создастся превратного мнения о том, что прорвавшиеся немецко-фашистские бронетанковые части двигались беспрепятственно, не встречая сопротивления. Гитлеровцы получили на советской земле такой решительный отпор, какого они не встречали нигде на Западе.
Наши воздушные разведчики доносили о скоплении немецко-фашистских войск на подступах к Бресту. Это свидетельствовало о том, что немцам не удалось внезапным ударом овладеть городом-крепостью - там продолжались затяжные бои. Впоследствии стало известно, что фашисты непрерывно штурмовали, бомбардировали, обстреливали из орудий, выжигали огнеметами оборонявшихся бойцов, а крепость-герой Брест стояла и не сдавалась. Над развалинами ее реял красный стяг.
Решительное сопротивление советских стрелковых и танковых частей, поддержанных дальними и тяжелыми бомбардировщиками, встретил 39-й мотокорпус противника, прорывавшийся через Молодечно к Минску. Штаб немецкого мотокорпуса подвергся разгрому, были захвачены оперативные документы, пленные офицеры. Стало известно, что в результате ночной бомбардировки, осуществленной нашими экипажами, командир корпуса был убит, враг понес большие потери. Совместными усилиями наземных войск и авиации продвижение 39-го мотокорпуса гитлеровцев, входившего в 3-ю танковую группу генерала Гота, было задержано на двое суток.
Наши авиасоединения нанесли ощутимые удары и по немецкой 2-й танковой группе, возглавляемой небезызвестным Гудерианом. Как впоследствии признавал в своих мемуарах генерал-фельдмаршал, 24 нюня 1941 года советские бомбардировщики разбили даже здания и палатки, в которых развернулся штаб 2-й танковой группы противника. Гитлеровцы около двух часов собирали трупы. Сам Гудериан уцелел случайно, поскольку за несколько минут до нашего налета выехал из расположения штаба.
Танкистов Гудериана мы бомбардировали и в последующие дни. Особенно напряженно пришлось поработать 28 и 29 июня, когда немецкая 2-я танковая группа вновь начала свое движение на восток. На реке Шара и в районе Пуховичи, Осиповичи танки противника встретили ожесточенное сопротивление советских войск и вынуждены были повернуть на Бобруйск. На подходах к городу наши экипажи бомбардировали их, а частью сил уничтожали вражеские эшелоны с войсками и техникой и на железнодорожном узле Брест, отсекая оперативные резервы немцев.
После тяжелых, кровопролитных боев с превосходящими силами врага вечером 28 июня 1941 года наши войска оставили Минск. В 17.00 фашистские танки ворвались в город со стороны Болотной.
Узнаю, что штаб Западного фронта находится в Могилеве. Делаю попытку восстановить связь с командующим ВВС фронта генерал-майором авиации А. И. Таюрским, сменившим трагически ушедшего из жизни генерал-майора авиации И. И. Копца. Для этого посылаю на самолете У-2 заместителя начальника штаба авиакорпуса с заданием найти штаб ВВС фронта, получить данные о наземной обстановке, добиться хотя бы слабого прикрытия истребителями и упорядочить вопросы постановки боевых задач.
Прошел день-посланец не вернулся. Лишь на вторые сутки он с трудом добрался до Боровского, так и не выполнив задания. Штаб ВВС фронта он не нашел. Могилевский аэродром, где приземлился наш оператор, часто подвергался ударам фашистской авиации. Во время сильной бомбежки кто-то поспешил улететь на нашем У-2, взамен оставив такой же самолет, но сильно поврежденный осколками бомб. Короче говоря, посланец вернулся ни с чем на попутной машине.
