- А то, что вы о его жене говорили, - тоже правда?

- Да, она была моей любовницей. А вот то, что я насчет ее смерти сказал, - это только мое предположение. Но не мне одному смерть Греты Хубер казалась подозрительной. Кстати, Браун уже давно подозревает Хубера. Это мне еще сама Грета говорила.

- В чем же он его подозревает?

- Браун со мной об этом не говорил.

- А Грета?

- Она - да, говорила, что, мол, у Хубера родные где-то в Восточной Пруссии живут. А сын его связался со студентами левого толка и сбежал на Кубу. Конечно, все это всерьез принимать не приходится. Такие дела встречаются сплошь и рядом. Но есть кое-что и посерьезнее. Например, Хубер продал все свое имущество и вложил деньги в какой-то иностранный банк.

- Готовился к побегу, что ли? - уточнил Шалго.

- Да.

- Тогда почему же Браун тем не менее послал его сюда?

- Это одному Брауну известно, - усмехнулся Герцег.

- Можно мне? - как школьник, подняв руку, спросил Еллинек. - Я думаю, свинью они нам подложили. Браун - это такая лиса, что хитрее его мне еще до сих пор никто не попадался. И уж если он Хубера сюда послал, значит, у него были на то свои причины. Браун на риск никогда не идет. Он ставит только на верную карту. Не имея гарантий, он Хубера сюда не послал бы.

- Чепуха! - перебил его Герцег. - Он затем и прислал его сюда, чтобы мы его тут прикончили. Хубер мешал Брауну. Удобнее, когда сотрудник исчезает здесь, "за железным занавесом".

- Возможно. Только мне такие игры не по нутру, - признался Еллинек.

Оскару Шалго они тоже не нравились, эти игры. Если люди в аппарате фирмы "Ганза" знали или хотя бы подозревали что-то о замысле Хубера, почему они послали его сюда?

- Как вы собирались убить Хубера? - спросил он.

- О, это было здорово придумано! Я знал, что машину Меннеля милиция еще не забрала. Я усадил бы Хубера в эту машину и отъехал бы до места, где меня ждал бы Руди с мотоциклом. Там я пришил бы Хубера в машине, а затем включил бы устройство с таким расчетом, чтобы самому успеть добраться до Руди. Остальное - уже дело техники. Сгорел бы Хубер дотла. И следов не осталось бы...

Шалго с омерзением слушал повествование захлебывающегося от удовольствия Герцега. Сомневаться в том, что он выполнил бы адский план Брауна, не приходилось.

- Жаль, что проклятая старушенция сорвала мне всю операцию. Поверил я ее сказочкам. Но вы знаете, любой другой тоже клюнул бы на такую наживку. Ведь до чего все точно совпадало с моими данными. И какая артистка эта ваша бабуся!

- Считайте, что вы получили по физиономии! - поморщившись, сказал Шалго. - Бабуся - моя жена.

- Извините, господин...

- А вот кто такая Сильвия?

- Не знаю, - покачал головой Герцег.

Старый детектив перевел взгляд на рыжеволосого Руди.

- Мне помнится, - сказал тот, - операцию Меннеля вроде бы так называли. Шлайсиг, кажется, так говорил.

- А кто убил Меннеля?

Бандиты переглянулись.

- Не знаю, - пожал плечами Герцег. - Но теперь я не удивлюсь, если выяснится, что это тоже дело рук Брауна.

Шалго попросил майора Балинта, когда они вместе ехали в машине за Фельмери, поскорее возвращаться из Будапешта. Герцег и Еллинек, скованные наручниками, сидели на заднем сиденье под бдительным присмотром охранника.

Профессор Табори вернулся домой усталый и голодный. Поэтому он был необыкновенно обрадован, увидев, что Бланка еще не спит, а ждет его с горячим ужином. Быстро умывшись, он сел к столу и принялся торопливо, с жадностью есть, успев только спросить, где Казмер.

- У себя. Кажется, еще читает, - ответила Бланка. - Да ты не спеши, ешь медленнее. А то опять будешь жаловаться, что болит желудок.

- Уже болит. С самого утра. Понервничал, взвинтил себя, и схватило. Табори отпил большой глоток вина, намазал ломоть мягкого хлеба маслом. Никак не могу понять, почему Казмер так странно себя ведет. Может, ты объяснишь, что заставило его сказать неправду? Теперь я уже и сам убедился, что девятнадцатого он в Будапеште не был.

- Не знаю, где он был, - устало проведя рукой по лбу, прошептала Бланка. - Он и мне этого не говорит. Да ты ешь. Гарнир почему-то даже не попробовал. - Взглянув на брата, она с грустью увидела, как сильно Матэ переживает все происходящее: лицо у него осунулось, стало каким-то землисто-серым. - Ты много куришь, - сказала она. - И почему без мундштука?

Табори ощупал карманы:

- Знаешь, я его где-то потерял.

- В Будапеште забыл, наверное.

- Да нет, едва ли в Будапеште, - в большом замешательстве пробормотал профессор. - Потому что Шалго спросил у меня о нем еще вчера, до моей поездки в город.

- О чем спросил тебя этот противный тип? - непривычно раздраженно воскликнула Бланка.

- Почему, говорит, ты не пользуешься своим красивым мундштуком? А что это ты так против Шалго настроена? Он чем-нибудь обидел тебя?

Бланка не ответила. Табори пристально посмотрел на сестру: красивое лицо ее казалось усталым и старым.

- Ты слышал, что случилось? - с волнением в голосе вдруг спросила она.

- Где и с кем? - переспросил Матэ, закончив ужин и откинувшись в кресле.

- Нашего гостя чуть не убили.

- Что ты говоришь! Хубера?

- Да. Если бы не Лиза Шалго, его бы уже не было в живых.

Пораженный неожиданной новостью, профессор растерянно слушал рассказ сестры.

- Интересно, ей-то откуда стало известно, что жизнь господина Хубера находится в опасности?

- Оттуда, что ее муженек, этот местный Шерлок Холмс, додумался спрятать у нас в гостиной какой-то секретный микрофон. Теперь ты понимаешь, почему я вся буквально киплю от ярости?

- Это в самом деле возмутительно! Какое он имел право? И после всего этого он еще приходит сюда и просит одолжить ему машину? - Табори побледнел от возмущения. Достав из кармана таблетки, он положил одну в рот и запил водой. - Нет, я этого так не оставлю! - Профессор Табори вскочил, забегал по комнате. - И давно они нас подслушивают?

- Разве они скажут? Я спросила, но старый паяц, как всегда, отшутился. Даже заявил, что мы ему еще спасибо должны сказать. Не будь микрофона, говорит, Хубера уже не было бы в живых. Ну что я ему на это могла ответить?

- Я сейчас же переговорю с полковником и потребую извинений. Я прокурору буду жаловаться! - Голос профессора Табори вибрировал уже на самых высоких нотах. - Это же полнейшее попрание прав личности! Грубейшее нарушение закона!