Хови из Лохгойна, с которым мы уже познакомили читателя, сообщает нам, что среди победителей при Драмклоге царили полное согласие и единодушие, пока их не омрачила дурная весть, что мистер Уэлч, сторонник индульгенции, приближается к ним с мощным подкреплением. Казалось бы, это известие должно было их обрадовать. Но эти удивительные воины, для которых пустяковое расхождение во взглядах было важнее, чем несколько сот лишних шпаг, впали при этом в полнейшее уныние.
До той поры среди них царило согласие и единомыслие во всем, что касалось дела и завета Иисуса Христа, за которые они ратовали, и в этом между ними была полная гармония; но теперь, увы, их мирному и прекрасному союзу, согласию и гармонии пришел конец, ибо вечером этого дня в их лагерь прибыло сильное полчище аханов и внесло прискорбное смятение в божье воинство; то были мистер Джон Уэлч, который привел с собой около ста сорока всадников из Каррика с молодым Блехеном во главе, около трехсот пехотинцев, а также несколько продажных священников его породы, и Томас Уэйр из Гринриджа с кавалерийским отрядом под его командой, хотя этот Уэйр был справедливо отстранен военным советом в предыдущий вторник. Все они были врагами правого дела, которое защищала армия; и, как указывает праведный Рэткллет, теперь среди них был человек, а именно Гринридж, виновный в пролитии крови святых, и несколько таких, которые владели поместьями пострадавших во имя господа и не прошли путь раскаяния подобно Иуде, который принес обратно плату за кровь и вернул ее. И тут пришло горе и досада для праведных людей, ибо с того времени, как среди них появился мистер Уэлч, и до их разгрома врагом, их терзали споры, разногласия, раздоры, предубеждения, распри, смятение и беспорядки и, наконец, полное поражение этой некогда дружной армии; и с тех пор в ней всегда были две партии, боровшиеся между собой: одна стояла за правду, другая - за отступничество, подобно Иакову и Исаву, боровшимся в утробе Ревекки (Бытие, XXV. 22). Был там мистер Гамильтон и все, примыкавшие к праведной партии, и мистер Уэлч с вновь прибывшими и с другими, которые присоединились впоследствии, и с такими, которых они перетянули от истинного понимания завета на свои порочные пути, что составило новую и очень порочную партию (Xови, Битва при Босуэл-бридже).
Но пора вернуться к романисту, о котором мы почти совсем забыли, разбирая достоверность его исторических описаний. Он заставляет мятежных пресвитериан предпринять осаду вымышленного замка Тиллитудлем; обороной его руководит старый майор Белленден, которому леди Маргарет Белленден торжественно вручает жезл своего отца с золотым набалдашником в качестве символа власти, предоставляя ему, как она выражается, "полномочия умерщвлять, поражать и наносить урон тем, кто осмелится покуситься на вышеназванный замок, делая это с таким же правом, с коим могла бы действовать она сама". Гарнизон получает подкрепление с прибытием лорда Эвендела, а также отряда драгунов, оставленного Клеверхаузом при отступлении из Драмклога. Подготовившись таким образом, они решают выдержать осаду, все перипетии которой рассказаны в мельчайших подробностях, по привычке этого писателя, который уделяет военным описаниям очень большое (быть может, чересчур большое) внимание. Наконец после ряда превратностей судьбы лорд Эвендел взят в плен во время вылазки. Самые фанатичные из мятежников собираются его убить, но более умеренные вожди вместе с Мортоном восстают против этого жестокого решения и освобождают Эвендела под двумя условиями: первое из них - сдача замка, а второе - обещание передать Тайному совету памятную записку с изложением жалоб и петицию об устранении несправедливостей, которые послужили причиной восстания.
Этот эпизод никак нельзя считать надуманным. Из вышеприведенных цитат видно, что камеронская часть повстанцев решила не щадить своих пленников. Согласно двойному свидетельству Критона и Гилда, которое подтверждается "Рукописными мемуарами" Блэкэдера, они воздвигли посредине своего лагеря в Гамильтоне виселицу огромных размеров и необычной конструкции, снабженную крюками и веревками, чтобы вешать сразу по нескольку осужденных; они открыто заявляли, что это устройство предназначено для наказания нечестивых; это не было пустой угрозой, потому что они, в самом деле, прехладнокровно повесили некоего Уотсона, мясника из Глазго, чье преступление состояло только в том, что он сражался на стороне правительства. Казнь мясника вызвала сильное недовольство той части их собственных соратников, которых им угодно было называть эрастианами, как явствует из цитированных выше мемуаров Рассела.
Освобождение лорда Эвендела приводит к открытому разрыву между героем романа Мортоном и другом его отца Берли, который воспринял договор с Эвенделом как личное оскорбление. Пока эти раздоры терзают армию мятежников, к ним приближается герцог Монмут во главе войска Карла II, подобно коршуну из басни, который парит над драчливыми мышкой и лягушкой, готовый ринуться на обеих. Мортон отправляется парламентером к герцогу, который, по-видимому, выслушал бы его благосклонно, если бы не суровое вмешательство Клеверхауза и генерала Дэлзела. В этой последней подробности автор жестоко погрешил против исторической истины, потому что он выставил Дэлзела участником сражения при Босуэл-бридже, тогда как "кровавый старик", как его называет Вудроу, вовсе не был там, а находился в Эдинбурге и присоединился к армии лишь через день или два. Кроме того, автор изображает вышеупомянутого Дэлзела в ботфортах, а по свидетельству Критона, старый генерал никогда их не носил. Вряд ли у автора найдутся веские доводы в оправдание этой фальсификации, и поэтому мы великодушно напоминаем, что он писал роман, а не историю. Но он строго придерживался исторических фактов в изображении Монмута, который стремился избежать кровопролития как до сражения, так и после него и который собирался предложить мятежникам приемлемые условия, но вынужден был уступить свирепому нраву своих соратников.
Мортон, совершив ряд удивительных подвигов, чтобы повернуть колесо фортуны, как и подобает герою романа, в конце концов вынужден спасаться бегством в сопровождении верного Кадди, своего товарища по несчастью. Они добираются до заброшенной фермы, занятой отрядом отступающих вигов с их проповедниками. К несчастью, это самые неистовые из камеронцев, и для них Мортон по меньшей мере отступник, а то и предатель; посовещавшись между собой, они решают его убить, сочтя его неожиданное появление знаком, указующим волю провидения. И действительно, эти злосчастные люди так долго вынашивали мысль о мести, что в их сознании укоренилась глубокая убежденность, будто подобные случайности являются знамением свыше, повелевающим совершить кровопролитие. В рассказе Рассела Джон Белфур (в романе - Берли) уверяет заговорщиков, собравшихся утром перед убийством архиепископа Шарпа, что всевышний предназначил его на великий подвиг, ибо, когда он собирался бежать в горы, он почувствовал, как что-то побуждает его остаться. Дважды в усердной молитве испрашивал он указания у неба и на первую свою мольбу услышал ответ, а на вторую - строгий приказ: "Иди! Разве я не послал тебя?" Сам Джон Рассел был убежден, что он тоже получил особое знамение перед этим достопамятным случаем.
Мортона спасает от неминуемой гибели приезд его старого знакомца Клеверхауза, с отрядом всадников преследующего беглецов; окружив дом, он безжалостно уничтожает всех, кто в нем укрывался. Этот полководец преспокойно сидит за ужином, пока его солдаты выводят и расстреливают тех немногих пленных, которые уцелели в схватке. На исполненные ужаса перед его жестокостью слова Мортона он отвечает с равнодушием воина и в смелой и страстной речи выражает свою преданность государю и твердую решимость до конца выполнять его законы о мятежниках. Клеверхауз берет Мортона под свое непосредственное покровительство в благодарность за помощь, оказанную им лорду Эвенделу, и отвозит его в Эдинбург, где добивается, чтобы смертный приговор, который тот навлек на себя, подняв оружие против правительства, был заменен приговором об изгнании. Мортон оказывается свидетелем ужасного допроса под пыткой одного из своих соратников. Эта сцена написана языком, словно заимствованным из протоколов, которые велись во время этих страшных процедур, и наряду со многими другими эпизодами, соответствующими фактам, хотя и переплетенными с вымыслом, должна заставить всякого шотландца возблагодарить бога, что он родился не тогда, когда подобные зверства творились с благословения закона, а на полтора века позже. Обвиняемый выдерживает пытку с твердостью, которую проявляло большинство этих мучеников; за исключением проповедника Доналда Каргила, который, по словам Фаунтенхола, вел себя очень трусливо, никто из них не утратил стойкости, несмотря на ужасные страдания. Кадди Хедриг, чьи убеждения отнюдь не были "пыткоустойчивы", после многочисленных уверток, которых и следовало ожидать от крестьянина, да еще к тому же шотландца (шотландские крестьяне всегда славились своей способностью давать уклончивые ответы на самые простые вопросы), в конце концов вынужден признать свое заблуждение, выпить за здоровье короля и отречься от вигов и всех их принципов, после чего он получает полное прощение. Сцена его допроса весьма характерна, но мы не имеем возможности привести ее здесь.
