Куда стекаются эти ручейки, мы узнали на следующий день, когда, после утомительного перехода по узкой, наклонной галерее, вышли в небольшой зал, отгороженный от нее слившимися сталактитами и сталагмитами. В сплошной завесе было круглое отверстие; пробравшись через него один за другим, мы не смогли удержать возгласа изумления и восхищения. Перед нами лежало глубокое подземное озеро. Его ровную, совершенно гладкую поверхность не тревожило ни единое движение. Из дальнего его конца величественно вытекала подземная река, исчезая во тьме широкой галереи с нависшими сводами. Мы достали резиновую лодку, наполнили ее воздухом и спустили на воду. Она была достаточно вместительна и устойчива для четверых человек. Два коротких весла впервые рассекли зеркальную гладь подземного озера…
Шесть дней подземная река несла нас по длинным галереям, то широко разливаясь, спокойная и могучая, то попадая в каньон, стискивавший ее с обеих сторон каменистыми берегами, и тогда она становилась стремительной и бурливой.
Несчастье случилось к концу первой недели нашего путешествия, когда, по неловкости, Виталик уронил очки в воду. С легким всплеском они косо ушли на дно. Здесь было неглубоко, он закатал рукав курточки и по локоть сунул руку в воду. Мне показалось, он что-то нащупал… И неожиданно с громким воплем он подпрыгнул в лодке, мотая побелевшей от холода рукой. На среднем пальце явственно виднелись четыре одинаковые маленькие ранки, отстоящие друг от друга на равном расстоянии. Вероятно, это были следы зубов какой-то пещерной рыбы. Через несколько минут Виталик почувствовал недомогание. Мы пристали к берегу и, перетащив своего товарища из лодки, уложили его в спальный мешок. Вика вскипятила воды на примусе. Виталика била крупная дрожь, как в лихорадке, но после большой кружки кипятку, в которую Виктор добавил немного спирта, она немного унялась. Виктор залил ранку спиртом и замотал тряпицей. Бледное лицо Виталика порозовело, он забылся неспокойным сном. Следующие два часа прошли в напряженном ожидании, в течение которого мы хранили гробовое молчание. Затем Виталик открыл глаза. Меня поразил его взгляд: он был преисполнен муки и смертной тоски, он умолял о помощи, но губы Виталика оставались неподвижными. Вскоре он потерял сознание. Виктор неуверенно сказал, что надо бы размотать палец и осмотреть ранку. Еще никогда не видел я его таким растерянным.
Я размотал бинт. Под ним вместо пальца был черный, крошащийся обрубок. От него исходила удушающая вонь. Вика, наблюдавшая, как я раскручиваю слой за слоем, не смогла сдержать отвращения, зажала нос и рот ладонью и, спотыкаясь, отошла в сторону. Я торопливо замотал палец обратно и испуганно поглядел на Виктора. Он ничего не сказал, но на его лице можно было прочесть полную безнадежность.
Через час Виталик умер в страшных судорогах и мучениях.
Когда мы потеряли последнюю надежду вернуть нашего товарища к жизни, Виктор, не произнося ни слова, поднялся и отправился на поиски подходящего для погребения места. Вернувшись, он молча взял тело под мышки, я взялся за ноги, и мы понесли его к дальней стене, в которой была узкая, но достаточно глубокая ниша под плитой известняка. С трудом поместив в нее тело, мы заложили его обломками камней. Виктор принес свечку и копотью начертил на плите большую пятиконечную звезду.
На следующий день нам удалось изловить одну из пещерных рыб. Не могу сказать, к какому виду относится этот странный троглобит. Действительно, вид этой твари (трудно назвать ее просто рыбой) внушал омерзение, вперемешку с изумлением. Величиной около полуметра, она была сплошь покрыта прочными, словно бы костяными чешуями, плавники у нее располагались на коротких, плоских конечностях, тоже покрытых чешуйками, но помельче, необыкновенно сильных, — она едва не вырвалась у меня из рук. И у нее был полон рот мелких и острых зубов. Размозжив ей голову веслом, Виктор с отвращением бросил ее обратно в воду. Скорее всего, на поверхности эти животные вымерли миллионы лет назад и возраст их равен возрасту этих карстовых образований.
На второй день после гибели Виталика, когда стремительное течение несло нас все дальше в подземные глубины, Вика неожиданно схватила меня за руку:
— Слышишь?
Я прислушался. Виктор, сделав еще один гребок, тоже поднял весло над водой и посмотрел на нас выжидательно. Но сколько ни напрягал я слух, я ничего не мог различить, кроме гулких ударов капель, срывавшихся с поднятого над водой весла. Внезапно далеко впереди послышался приглушенный шум, он быстро нарастал, и затем ни с чем не сравнимый грохот потряс своды пещеры, сверху посыпались камешки. А через мгновение нас обдало горячим дыханием ветра с резким запахом серы. Пещеру наполнили клубы желтого газа. Судорожно вдохнув его, я почувствовал, как меня выворачивает наизнанку, сознание мое помутилось, и последнее, что я запомнил, — это то, как огромная волна, нахлынувшая из прохода спереди, отбросила лодку назад, в то же время взметнув ее кверху, под самые своды. Что было дальше, не знаю.
Очнувшись в кромешной темноте, я почувствовал, что лежу ничком и что нас продолжает нести дальше несильное течение. Голова моя была как свинцом налита. Я с трудом сел в лодке и, отыскав погасшую свечу, зажег ее. Вика лежала на дне, неловко подвернув под себя ногу. Виктора в лодке не было. Чувствуя необыкновенную дурноту, я огляделся и едва не заплакал от отчаяния. Распластавшись, как огромная птица, в яркой, вздувшейся на спине курточке, Виктор плавал в полуметре от лодки, раскинув руки и погрузившись лицом в воду. Единственным веслом (второго нигде не было) я зацепил его за ногу и подтащил к себе. Мне не удалось перевернуть его на спину, однако, приподняв его голову за волосы, я убедился, что он мертв. Тогда я наклонился к Вике. Пульс ее еле бился, но привести ее в чувство мне не удалось. Она не реагировала ни на пощечины, ни на ледяную воду, которой я брызгал ей в лицо. Помню, что, совсем потеряв присутствие духа, я впал в какое-то оцепенение и продолжительное время просидел совершенно неподвижно. Только через много часов (по крайней мере, мне так показалось) ко мне вновь вернулась способность воспринимать окружающее, и я с ужасом заметил, что течение стало необыкновенно вялым, при этом уровень воды с каждой минутой заметно повышался. Это могло означать только одно: обвал преградил путь подземной реке, запрудив ее, и теперь непрерывно поступавшая вода наполняла подземные полости и грозила если не затопить нас, то запереть в одном из залов под самыми сводами. Страх взбодрил меня. Изо всех сил я принялся грести единственным веслом, помогая течению и надеясь, что успею доплыть до завала, прежде чем напирающая река превратит все галереи на своем пути в непроходимые сифоны.
И неожиданно я услышал отдаленный голос, звавший меня по имени. Он доносился оттуда, где я оставил Виктора, и был похож на тихий вздох или стон умирающего… Я замер от ужаса. Виктор был мертв. Я видел это своими глазами. Я не мог ошибиться. И все же… Его тело тоже несло по течению, однако мы значительно обогнали его, и если он все же, вопреки очевидности, жив и нуждается в моей помощи… Долго… долго я прислушивался, продолжая плыть по течению. Но этот загробный призыв не повторился. Да он и не мог быть ничем иным, кроме как слуховой галлюцинацией. Виктор был мертв. Это было несомненно. Он не мог звать меня. Мне все прислышалось. Я снова опустил весло в воду и в то же мгновение опять услышал приглушенный расстоянием голос, похожий на вздох! Больше не могло оставаться никаких сомнений: я бросил Виктора еще живым, и теперь он звал меня. Я принялся бешено грести назад против течения и вскоре увидел вдали яркую курточку, медленно приближавшуюся ко мне. Виктор лежал на воде все в том же положении, в каком я его оставил: раскинув руки в стороны, лицом в воду. Поддерживая лодку редкими ударами весла на одном месте, я дождался, пока тело не подплывет ближе… Нет! он не мог быть живым! С ужасом смотрел я, как он медленно проплывает мимо меня и исчезает в темноте. Я был настолько подавлен, что даже не попытался задержать его. И вот, когда тело исчезло в темноте впереди, я снова услышал тот же самый голос, похожий на вздох и доносившийся попрежнему с той стороны, откуда мы приплыли. Господи! Как мог я сразу не узнать голоса Виталика! Мы похоронили его заживо! И теперь он звал меня… Однако за несколько дней мы проплыли десятки километров я не мог слышать его голоса, даже если Виталик жив! А если он мертв? На мгновение меня охватила слабость, пальцы разжались сами собой, и весло выскользнуло из них и поплыло по течению впереди лодки. А тихий, как вздох, голос — голос мертвеца, взывавшего ко мне из бездны, — все звенел в моих ушах, отнимая рассудок, сводя с ума.
