* * *

Антонов присел рядом с лежащим Шалагиным, сорвал травинку и принялся грызть ее. На солнце налезло маленькое, пухлое облачко, и они оказались на теневом островке среди золотистого моря света. Высокие травы с сиреневыми цветами гудели насекомыми, сухо трещали кузнечики, серый сверчок прыгнул Антонову на колено и сторожко замер, высоко задрав коленки, в любое мгновение готовый сорваться обратно в травяное небытие. - А я знаю, зачем война, - сказал Шалагин. Он, оказывается, и не спал вовсе. Некоторое время он следил за бестолковым мельтешением бабочки над головой. Были, наверное, свои причины у этого беспорядочного мельтешения, только, скорей всего, бабочка и сама о них не догадывалась - мельтешила себе, и все тут. - Вот мы воюем, - продолжал Шалагин. - Генералы придумывают стратегические планы: Командиры отдают приказы: Рядовые стреляют: А кончится все какой-нибудь малостью, которой никто и не заметит. - Он помолчал и задумчиво добавил: - А вот она-то и имела решающее значение. - Как, как ты сказал? - Антонов даже травинку грызть перестал. Сверчок сорвался с его колена, и в стороне качнулась сухая былинка. Бабочка взмыла в небо и пропала в синеве. Облачко наконец слезло с солнца, и воздух снова наполнился печным жаром, кузнечики в траве заорали вовсе уж оглушительно, как будто кто-то изо всей силы принялся бряцать большой связкой ключей. Но Антонов уже не замечал ничего вокруг, его целиком захватила новая мысль, почти видение: В старинном, красивом городке Резекне маленькой приморской республики живет себе девочка по имени, ну, скажем, Элзи. Живет себе, живет, и никто во всем ее маленьком мире не сомневается, что станет она красивой девушкой, познакомится с хорошим парнем с соседней улицы, выйдет замуж, родит двойню и, придет срок, неторопливо состарится и тихо угаснет в окружении любящих детей и внуков. А в это самое время на другом конце республики, где-нибудь в Лиепае или Вентспилсе, живет себе мальчик по имени, ну, пусть будет Виестур. И никогда бы эта девочка с этим мальчиком не встретились, да вот понадобилось зачем-то и кому-то, чтобы они обязательно встретились. Может быть, должен был родиться от них какой-нибудь так Авраам, который родит потом Исаака: И двинулись бронированные пласты общества, и столкнулись, извергая магму войны. И все для того только, чтобы некий капитан Антонов, год назад простреливший себе башку в старинном и не менее красивом городе Казани, а потом вынырнувший вдруг неведомым образом из небытия, помог этой девочке вместе с другими детьми выбраться из горящего Резекне в какой-нибудь распределительный пункт для беженцев, откуда эвакуируют их в тот самый Вентспилс, где и встретится она со своим ненаглядным Виестуром. И вот что достойно удивления: спасал-то он ее из-под нашего же обстрела, а помогал ему враг: Так, в самом деле, кто же враг, а кто друг в этой войне: войне кого и с кем? Пока он размышлял об этом, Шалагин достал из-за гимнастерки свою книжку, открыл наугад и громко зачитал фразу без начала и без конца, по обыкновению, лишенную всякого рационального смысла и в то же время удивительно созвучную тому, что происходило с читавшим и слушавшим именно сейчас: - Сыны Израилевы опять стали делать злое пред очами Господа, и укрепил Господь Еглона, царя Моавитского, против Израильтян, за то, что они делали злое пред очами Господа. И служили сыны Израилевы Еглону, царю Моавитскому, восемнадцать лет. Тогда возопили сыны Израилевы к Господу, и Господь воздвигнул им спасителя Аода, сына Геры, сына Иеминиева, который был левша... Левша, - повторил Шалагин и с удовольствием пошевелил ушами. - Тут опять вырвано, - сообщил он Антонову. - Дальше читаю: И сказал им: идите за мною, ибо предал Господь Бог врагов ваших Моавитян в руки ваши. И пошли за ним, и перехватили переправу через Иордан к Моаву, и не давали никому переходить. И побили в то время Моавитян около десяти тысяч человек, все здоровых и сильных, и никто не убежал: - Шалагин запнулся, пошевелил ушами и удивленно повторил: - Никто не убежал! Антонов смотрел на него и думал. Десять тысяч, думал он. Здоровых и сильных: Он вспомнил, как они перекрыли танками переправу через Зилупе и расстреливали из пулеметов латышских мальчиков. Тогда тоже никто не убежал: А ведь могли, с сожалением подумал Антонов. Они расстреливали только тех, кто пытался переправиться. Эти мальчики могли бы просто отступить и остаться в живых. Но никто не убежал. Никто. Шалагин еще раз перечитал это место, губы у него надулись, и он вдруг залился веселым мальчишеским смехом. Антонов, глядя на него, улыбнулся. Море, их ждало море.