Он раскрыл книжку посередине - раздался треск, вой, заклубилась сера, посыпались искры - и выскочил маленький, рыжий бесенок с копытцами. С неожиданным для себя самого проворством Алексей бросился за ним на землю и придавил его книжкой, как мышонка.
Позднее он припоминал, что в тот момент в голове у него не было никаких мыслей. Впрочем, он никогда не отличался их избытком, но тогда, по собственному его признанию, его мозговые извилины были стерильны, как прокипяченные шприцы.
...Через четверть часа, после бурного объяснения, он уже снова сидел на лавке, таращился на бесенка во все глаза и, все больше переходя от изумления к безудержному веселью, в сотый раз переспрашивал:
- Тот самый? "бес опечаток"? с обложки?
- Ну да, ну да, - самодовольно отвечал бесенок, задирая нос и крутя хвостом. - Именно я и заведую всеми опечатками, описками и оговорками в мире. Нелепицы и несуразицы, небылицы и несообразности - все это находится в моем ведении. Если тебе сказали одно, а ты услышал совсем другое, - это я нашептал тебе на ушко. Когда ты окликаешь на улице старого знакомого, а он оказывается вовсе чужим тебе человеком, - это я перебежал у тебя перед глазами. Да будет тебе известно, что это я витал над Шампольоном, когда он разгадывал египетские иероглифы. Это я водил за нос Бержерака. Это я окрутил вокруг пальца Галилея. Это я надул братьев Монгольфье. И это у меня граф Калиостро ходил в подмастерьях.
Он раздулся до размеров пивного бочонка и, багровея, закричал:
- Што?.. фы мне не верить?.. Карашо, я такашу фам, тойфель потери!.. Sehe! Вас ист дас? - спросил он, указывая на подернутый ряской пруд.
Алексей послушно взглянул - и вздрогнул. Стремительно раздвигая носом тину, к берегу плыл крокодил. Он был огромен - судя по выставленной над водой голове. Его глазки хищно поблескивали, длинная зубастая пасть широко разевалась.
Но в следующее мгновение - ветер перестал - рябь на поверхности улеглась, и Алексей увидел, что никакой это был не крокодил - просто большая полузатопленная ветка, которую ветром гнало к берегу. Теперь он даже не понимал, как он мог так обознаться. А потом до него дошло: так это ж проделки его нового знакомца! Ай да бесенок! Ай да молодец!
- Это называется пустить пыль в глаза, - хвастливо сказал тот, съеживаясь до своих обычных размеров и отряхивая ладошки от невидимой пыли. - Но я вижу, ты тоже не прочь поразвлечься... Хочешь подшутить над своими коллегами? чтобы они приняли тебя не за того, кто ты есть на самом деле? За кого же? как! за самого редактора? за Анатоль Сергеича?! Хе-хе, с вами приятно работать, молодой человек. Вы сразу берете быка за рога. Но не будем терять времени! Сади меня на плечо - и вперед! Мы напустим пыли в глаза этим бездельникам! Мы навешаем спагетти на их ослиные уши!..
С бесенком на плече вошел Алексей в редакцию.
- Зд'авствуйте, Анатоль Се'геевич, - сказала ему наборщица Лидочка, привычно увиливая от щипка в ягодицу (хотя Алексей и не думал ее щипать) и пропархивая дальше по коридору.
Алексей обалдело воззрился ей вслед.
- Ну, что я говорил? - спросил бесенок, крутясь у него на плече. - Ей даже и невдомек, что этот Анатоль Сергеич - вовсе никакой не Анатоль Сергеич, а всего лишь Алексей Звягинцев. И то ли еще будет!..
А навстречу Алексею уже спешила заведующая отделом писем, нагруженная папками. Старая выдра с тощей грудью и вечно спущенными чулками.
- Анатоль Сергеевич, к вам в кабинет? - спросила она с придыханием. Вы же обещали...
Алексей смутился, растерялся - замямлил что-то в ответ.
- В кабинет, в кабинет, Марь-Иванна, - голосом редактора вкрадчиво проговорил бесенок.
Лицо отдела писем просветлело, и она ринулась в кабинет редактора.
- Ты что?! - зашипел Алексей. - А если ОН там?
- Если, если, - передразнил бесенок. - Волков бояться - в лес не ходить. А тебе сегодня еще много чего предстоит испытать. Ну, что ж ты стоишь как пень? Осваивай свое новое рабочее место.
Млея внутренне, Алексей последовал за отделом писем, скрывшейся за глухой кожаной дверью.
Он оторопел, войдя в кабинет и подняв глаза. Марь-Иванна уже успела выгрузить многочисленные папки на стол и теперь стояла перед ним в виде вызывающем. Левая нога Марь-Иванны, неестественно белая, жирненькая, была голая - пустой чулок сброшенной змеиной кожей висел на спинке стула для посетителей, стоптанная туфля валялась на паласе у стены. Алексей застал ее за сниманием второго чулка.
- Что вы делаете? - вскричал он.
- Да вы разве не видите, Анатоль Сергеевич? - шаловливо спросила Марь-Иванна. - Закрывайте скорей дверку на замок...
Задвижка замка сама с лязгом впилась в замочную скважину.
- Иди же ко мне, пусик, - сказала Марь-Иванна, приближаясь на босых ногах и ловя его сложенным вдвое чулком за шею.
Алексей заупирался, в панике заоглядывался, ища бесенка, но паршивца и след простыл.
Все остальное произошло необычайно быстро, он и опомниться не успел.
Даже год спустя Алексей краснел и начинал заикаться, случайно встретившись с Марь-Иванной на улице. Она же по-прежнему ни о чем не подозревала, но всякий раз, когда ей вспоминались те незабвенные мгновения в редакторском кабинете, глаза ее сладострастно закатывались, а дыхание становилось прерывистым...
- Говнюк ты после этого, больше никто, - с укором говорил Алексей бесенку некоторое время спустя. - Бросить меня с этой бабищей...
Бесенок оправдывался лживо:
- Просто я рассудил, что не следует мешать двум влюбленным, уединившимся в укромном местечке... Разве не прав я?
- Говнюк ты, - только и мог повторить Алексей обиженно.
Он сидел в опустевшем на обеденный перерыв экономическом отделе, в глубоком кожаном кресле, в ужасно расстроенных чувствах. Ему все время хотелось умыться, но он и так уже затопил весь туалет холодной и горячей водой попеременно. Кроме того - занозой в душе саднила ненаписанная заметка. Обеденный перерыв кончался, скоро все вернутся... А редактор прямо сказал: последнее испытание! А как он напишет эту чертову заметку, если старикашка вообще отказался с ним разговаривать?!
- Да разве ж это проблема? - вмешался в его мысли бесенок. - Набросай полдесятка строчек, а остальное предоставь мне. Уж я-то сумею сделать так, что любая твоя писанина покажется им гениальной.
- Ты, правда, можешь это сделать? - вскричал, воскресая, Алексей.
Бесенок презрительно фыркнул в ответ.
- И я могу написать все-все-все что угодно?
- Все-все-все что угодно, - подтвердил бесенок. - Но имей в виду, это будет уже вторая наша проказа, а всего - три.
- Как это? - удивился Алексей. - Почему только три?
- Таковы правила. Для одного человека - только три проказы.
- А потом?
- А потом ты должен передать эту книжку кому-нибудь другому, а с нею и меня. Так же, как это сделал мой предыдущий хозяин...
- Вот оно что, - задумчиво проговорил Алексей, догадываясь теперь, почему старик-библиофил так запросто отдал ему эту волшебную книжку. - И о каких трех проказах просил тебя этот чокнутый старикашка?
- О, это весьма любопытно и поучительно. Во-первых, он захотел, чтобы все его дешевые книжонки превратились в редкостные издания - конечно, не на самом деле, а только понарошку. Во-вторых, он пожелал, чтобы то же самое я проделал с его кошками. Ну а в-третьих, он выпросил у меня счастье.
- Счастье?!
- Ну да. Поскольку счастье, как и любовь, - это тоже в каком-то смысле обман, что ж, я дал ему счастье. Да ты же сам видел.
- Да, я видел, - печально согласился Алексей.
- А перед тем, - продолжал бесенок, - моим хозяином был паренек, торговавший чем ни попадя. Он-то и купил эту книжку в ларьке полгода назад, а потом перепродал ее старику-библиофилу как Гоголя за большие деньги, истратив на это одну из трех проказ.
- Теперь все встало на свои места, - сказал Алексей. - Однако за дело! Приступаем ко второй проказе! Ох, и покажу же я этим недоноскам! Ох, и отведу же я душу! Все, все мерзавцам припомню! - В порыве вдохновения он бросился к письменному столу, и еще никогда ему не писалось так легко, как в тот раз.
