- Да очень все просто, - успокоила его бабушка. - Схожу в школу, скажу, что спешно собирались, возьму табель, личное дело и пришлю, куда скажете. Слава богу, знают меня его учителя.
Еще бы не знали, если она все пять лет присутствовала на всех родительских собраниях вместо папы с мамой.
Когда мы подрулили к нашему подъезду, я твердо заявил папе, что прежде всего мне нужно попрощаться с Ленькой.
- Ну что ж, законное желание, - разрешил он. - Только не торчи у своего друга до отлета.
Продолжительные звонки в Ленькину квартиру остались без ответа. Я было приуныл, но тут же вспомнил, что мать часто заставляла Леньку гулять с маленькой, совсем недавно появившейся сестренкой. Он вполне мог находиться в сквере.
Так оно и оказалось. Ленька сидел на скамеечке, держа в одной руке толстенную книжку, а другой покачивая коляску, в которой надрывалась плачем его сестра. Ленька ее воплей, казалось, не замечал, он умел читать в любой обстановке. Вообще это просто чудо, что мы с ним дружили и почти не ругались: мне мои родители вечно ставили в пример и его пятерки и его начитанность.
- Привет! - сказал я ему, подходя быстрым шагом. - Чего это она у тебя орет?
- Здравствуй, Виквик. Кто ее знает, чего она разошлась. Орет и орет без конца, - посетовал он беззлобно. - И пеленку ведь сменил, а все орет. Ты куда пропал?
- Да понимаешь... - Я запнулся, потому что не хватало духу нанести ему удар вот так, с ходу.
Мы с ним дружили по-настоящему, ничего не таили друг от друга, строили сообща планы на будущее, и планы эти вырисовывались таким манером, что мы с Ленькой всегда будем вместе. И вдруг я уезжаю, да еще куда - за тридевять земель, в чужую страну, а он остается один. Все-таки я сказал ему, что уезжаю.
Между прочим, прозвище "Виквик" тоже он для меня придумал. Оно появилось на свет опять-таки благодаря его пристрастию к книгам. Он прочитал "Республику ШКИД", и ему страшно понравилось, как они называли друг друга и своих наставников, сокращая имя, отчество, а иногда и фамилию. Директором у них там был Виктор Николаевич Сорокин, а они его прозвали Викниксор.
Следуя этому правилу, Ленька сначала сократил мое имя и фамилию. Получилось - Викла, нечто среднее между "Фекла" и "свекла". Я запротестовал, и он скомбинировал Виквика - мой папа ведь тоже Виктор. Мой друг очень свыкался со своими выдумками, так что я раз и навсегда стал для него Виквик.
- Когда вы отправляетесь? - спросил Ленька.
- Через час, - помедлив, тихо ответил я.
- Через час?! - ошеломленно спросил он, перестав раскачивать коляску.
- Понимаешь, Лень, я ведь сам обо всем узнал час назад, когда папа за мной приехал.
- Значит... уже идти надо? - дрогнувшим голосом спросил Ленька.
- Надо, отец велел не задерживаться. У меня и не сложено ничего.
Он встал и протянул мне руку:
- Напишешь мне оттуда?
Пытаясь хоть как-то смягчить горечь расставания, я зачастил, затараторил, обещая писать часто и подробно, со всеми деталями.
- Только не забудь, чего обещал, - предупредил он веско. - А то ведь приедешь, новых ребят встретишь и забудешь. Пиши обязательно. А мы потом из твоих писем целую книжку составим, - уже веселее закончил он и добавил, бросив взгляд на "Записки Пиквикского клуба", которые читал до моего появления: - А назовем знаешь как? "Записки Виквикского клуба". Идет?
Он засмеялся, довольный своей новой выдумкой, и еще раз встряхнул мою руку.
- Ну ладно, передай привет лорду - хранителю печати.
- Обязательно передам, - заверил я, тоже стараясь держаться как положено мужчине и не имея ни малейшего понятия, кто такой этот лорд - хранитель какой-то печати.
3. ДО СВИДАНЬЯ, МОСКВА!
Самолетом я уже однажды путешествовал - родители взяли меня с собой отдыхать в Крым, и мы на огромном "ТУ-114" с красным флагом на серебряном хвосте очень скоро оказались в городе Симферополе. Симферополь - это одно дело, это свой город, а все свое кажется близким. Лондон же представлялся мне где-то на краю света, хотя, вспомнив карту, я мог бы сообразить, что не так уж он и далеко находится от Москвы.
В общем, я очень удивился, когда бортпроводница объявила по радио, что лететь нам немногим дольше трех часов.
Внутри наш самолет, как мне показалось, ничем особенным не отличался от того, который доставил нас в Крым, хотя на сей раз это был "ИЛ-62". Кресла те же, мягкие, с откидывающимися спинками, голубые пилотки и костюмчики на девушках-бортпроводницах те же. Зато пассажиры были совсем иные. По-русски говорили всего несколько человек, остальные по-английски или на каких-то других иностранных языках.
Живых иностранцев так близко я видел впервые и побаивался очень уж настырно их разглядывать. Да и пока нечего особенно было разглядывать. Может, там, у себя, они держатся как-то иначе, но те иностранцы, что вместе с нами ждали посадки в аэропорту Шереметьево, ничем существенно не отличались от моего папы - почти все они были мужчины, потому я и сравниваю с папой. Правда, у некоторых из них я заметил кольца с камнями, у нас такие носят только женщины. Двое курили сигары, но сигары в красивых ящичках я видел и в наших магазинах. Так что первое столкновение с заграницей меня несколько разочаровало. Если бы не кольца, я бы, пожалуй, затруднился описать Леньке своих попутчиков.
Мне очень хотелось заговорить с кем-нибудь из них, попробовать свой английский, но я так и не решился, лишь напряженно вслушивался в то, о чем англичане говорили между собой. И понимал, честно говоря, с пятого на десятое. А ведь считалось, что в своем классе я по английскому языку принадлежу к лучшим ученикам.
Когда мы поднялись на положенную нам высоту и нам разрешили отстегнуть привязные ремни и курить, бортпроводница принесла маме, папе и мне - мы все трое сидели рядом - пластмассовые подносики с разной вкусной едой, а мне еще и лимонад. Папа вяло поковырял вилкой самолетный ужин, покосился на меня и сказал маме:
- Если бы он дома за обедом так же бодро орудовал.
Больше он ничего не произнес за весь полет - положил вилку и заснул. Видно, действительно очень устал, готовясь к отъезду.
Дернув за рукав маму, смотревшую в окно, я сказал:
