Фрэнк Сиск

ГРЕШНИК ПОГИБНЕТ ОТ ЗЛА

Перевод М. Ларюнина

Джеймс Мортон Оливер был человеком выше всяких похвал. В течение многих лет он являлся дьяконом Квинспортской конгрегациональной церкви. В разное время избирался председателем местного отделения Американского общества по борьбе с раком от организации Красного Креста и активно участвовал в деятельности ассоциации по развитию портового района города. С дюжиной единомышленников, проникнутых чувством гражданского долга, он основал библиотеку имени Бенджамина иливера (.своего отца) и в дгыьнейшем оставался ее главным спонсором. Ежегодно от него поступали субсидии для летнего лагеря местного отряда бой-скаутов. Его безвозмездный дар в десять тысяч открыл кампанию по сбору средств детскому отделению Квинспортской общественной больни'цы. И им аккуратно уплачивались членские взносы в Торговую палату, хотя для него в этом не было никаких выгод.

Джеймс Мортон Оливер унаследовал приличное состояние от отца, которое было утроено в последующие двадцать лет расчетливым приобретением акций страховых компаний. Каждый месяц он проводил несколько дней в Хартфорде и столько же в Нью-Йорке, куда его отвозил личный шофер, невысокий крепко сложенный негр по имени Дарви Тайлер, который одновременно служил и дворецким.

Все остальное время мистер Оливер посвящал Квинспорту и его окрестностям - "красивейшему месту во всей Новой Англии", как неизменно провозглашалось им на званых обедах в качестве главного тоста.

Фамильный особняк исправно служил основным местом обитания уже третьему поколению Оливеров. Его построили на Джерико Хилл еще два века назад, и, благодаря заботливому уходу, особняк до сих пор пребывал в отличном состоянии. За две сотни лет главное квадратное здание в стиле восемнадцатого века обросло бесчисленными пристройками и галереями, и теперь там удобно разместилась бы довольно большая семья.

Все эти роскошные апартаменты живописно раскинулись на площади в девяносто акров. Границы владений Оливеров были отмечены рядом высоких норвежских сосен, вечнозеленых недремлющих часовых. А уже за ними раскинулась морем буйная зеленая масса из буков, дубов, берез и рябин. Ближе к дому виднелись ухоженные маленькие садики с яблонями, грушами и вишнями.

Джеймс Мортон Оливер управлял своим имением практически один, если не считать нескольких слуг. Кроме Дарви Тайлера была еще Джозефина Даунз, толстая с багровым лицом повариха, и высокий, с замороженными движениями, немногословный Си Грин, садовник и подручный на все случаи жизни.

Джеймс Мортон Оливер никогда не был женат. Однажды в его жизни промелькнула молодая леди из Ньюберипорта, штат Массачусетс, с которой Оливер был уже помолвлен, но она так же внезапно исчезла, погибнув в автомобильной катастрофе. В ту пору ему стукнуло лет двадцать восемь. После этого все его любовные похождения или прекратились или тщательно скрывались от общественных кривотолков. Большинство граждан Квинспорта склонны были придавать романтическую окраску происшедшему несчастью, будто та девушка из Ньюберипорта (которую даже видевшие только раз считали за исключительный случай редкой красоты) осталась единственной чистой любовью для Оливера и никто никогда не сможет затмить ее образ в его сердце.

Джеймс Мортон Оливер, будучи единственным отпрыском своих родителей, не имел близких родствеников. Несколько двоюродных братьев и сестер, чьи смутно знакомые лица изредка всплывали в его памяти, давно затерялись в складках времени. Тетка, младшая из отцовских сестер, предположительно, осела в Фениксе, штат Аризона, и на великосветских приемах играла, вероятно, роль престарелой дамы. Дядька по материнской линии как минимум десять лет боролся с зеленым змием и в конце концов пал его жертвой, проведя остаток своих дней в госпитале в Вест-Хэйвене.

Что касается друзей, то Оливер имел их чуть ли не в каждом уголке земли, но по-настоящему близкого друга у него не было. Несмотря на душевную теплоту, доброжелательную улыбку и бескорыстную готовность прийти на помощь тем, кто нуждался в нем больше всего, люди постоянно ощущали в его глазах какую-то неуловимую отчужденность, удерживающую их от дальнейшего сближения. Он всегда протягивал руку помощи, но никогда не распахивал своей души. Ему во всем доверяли, не услышав от него ни одной сокровенной мысли. Единственный, кто мог похвастаться, что знал о нем больше других, был его адвокат, Герман Максфилд, и все же как человек Оливер был ему незнаком.

- Двадцать три года я являюсь его официальным адвокатом, советником на все случаи жизни, - заявил Максфилд, тряся своей обрюзгшей физиономией с более меланхоличным выражением, чем обычно. - Двадцать три года я воображал себя его ближайшим другом. Двадцать три года я уважал его больше всех на свете. И вот теперь я вдруг с ужасом открыл для себя, что добропорядочный гражданин Оливер - это маска, сброшенная за ненадобностью, под которой скрывался настоящий монстр. Все его умные рассуждения - лишь паутина лжи, сложный камуфляж. И должен сказать вам, для меня это чертовски тяжелый удар. Хуже всего то, что я всегда буду вспоминать его - дай-то бог забыть, как кошмарный сон - с чувством гадливости и отвращения.

Собеседник Максфилда неторопливо попыхивал трубкой. Его звали Ричард Сенека, он был окружным прокурором.

- Мне кажется, Герман, ты слишком преувеличиваешь. - Его трубка, как вулкан, извергла очередной клуб дыма. - Ты все воспринимаешь в черно-белом свете, без всяких оттенков.

- Ладно. Я допускаю, что нахожусь сейчас под впечатлением, Ричард. Несомненно. Но хотелось бы увидеть твою реакцию, когда ты прочтешь все, что я прочитал. Вот тогда и поговорим.

Они сидели в библиотеке Оливеровского особняка. Двери были слегка приоткрыты. Стоял погожий апрельский денек. В столбах солнечного света лениво кружились искорки пылинок, опускаясь еле заметным слоем на блестящие лаком поверхности мебели из темного дерева.

Джеймса Мортона Оливера не было в живых уже около месяца. Его похоронили, но едва ли успели позабыть. Похороны вылились в грандиозное мероприятие. Среди присутствующих оказался даже вице-губернатор штата. Почти все газеты штата выделили колонку или две, а "Квинспорт Квоут" разорилась на целую страницу для описания торжественных поминок. Сейчас Оливер - лишь кучка пепла в ряду урн, помещенных в фамильный склеп. Но бренные останки человека, суть его пройденного жизненного пути, были скрыты в спертой мгле склепа. А жаль! Если вынести их на всеобщее обозрение, может быть, разрушился бы тот величественный образ, по которому скорбели знавшие покойника при жизни. Может быть, открылся бы им истинный лик мерзкой твари.

Что касается Джеймса Мортона Оливера, каждый его шаг, каждый поступок не пропал бесследно для потомков. Его секретный дневник давно уже превратился в пухлые тома, последний из которых значился под четырнадцатым номером. В силу обстоятельств, сделавших Германа Максфилда душеприказчиком имущества умершего, ему первому выпало обнаружить дневник в старом сейфе, замурованном в самой глубине библиотеки. Всю предыдущую неделю он бегло просматривал полустершиеся записи, проникаясь тревогой, переросшей, в конце концов, в неподдельный ужас.

- Вот первый том, - протянул Максфилд Сенеке большую общую тетрадь. - Начинается с конца тысяча девятьсот сорок пятого, когда Оливер находился в Вашингтоне. Во время войны он работал по контракту в морском флоте на какой-то гражданской должности, но думаю, первый том можно просто пролистать, там ничего интересного. Чисто бюрократические интрижки и сплетни. Я отметил абзацы, заслуживающие самого внимательнрго прочтения.

- Ну, что ж, взглянем. - Сенека отложил в сторону трубку и раскрыл тетрадь в том месте, где была первая пометка.

"72 января.

Наконец-то дома,. Город еще никогда не выглядел таким красивым. Все вокруг, насколько хватает глаз, белым-бело. Деревья покрыты инеем. Все блестит и сверкает. Настроение как после доброй чарки вина. Ничто теперь не соблазнит меня поехать обратно в Вашингтон. Даже должность в конгрессе, которой меня так соблазняют Л. М. и Эй. Р..."