"Дети - цветы жизни", - говорили мы. Мы так старательно растили эти цветы, что теперь они произрастают на помойках и в грязных темных подвалах. Но это только здесь, там, в виртуальном мире, они не моют машин толстосумам, они учатся и мечтают, как этого хотелось нам.

Мы долго и добросовестно строили наше светлое будущее.

И мы его построили. Жаль только, что оно оказалось воображаемым. Жить в этом мире нам, к сожалению, нельзя. В нем могут жить такие же, как он сам, воображаемые люди.

Мы построили наш мир.

Грязные и оборванные, гордые тем, что мы еще делаем ракеты и впереди всех в области балета, сидим мы на крошащемся от времени и ветхости фундаменте нашего вчера и поем хриплыми от ветров и водки голосами:

Гуд бай, Америка! О-о-о!

Где не был никогда я...

Порыв ветра подхватывает эти слова и уносит их в противоположную сторону, где мы тоже никогда не были и не будем; туда, где за снежными шапками Тянь-Шаня расположена удивительная страна Китай. Жители ее еще продолжают верить в виртуальные небоскребы. Отчеты, которые идут с мест, продолжают радовать глаз.

Где-то находится виртуальный мир, в котором живут счастье и согласие. Виртуальные граждане улетают на своих виртуальных звездолетах к виртуальным звездам. Они живут виртуальным счастьем, побеждают виртуальные опасности, по-прежнему веря в свое виртуальное всемогущество.

Нам остались пожелтевшие страницы книг, когда-то завораживавших нас в детстве. Желтые страницы книг и тоска по несбывшемуся.

Очень хочется в мир, который снился тебе в детстве.

Глава 1

Небо было темно-фиолетовым, и оно быстро густело, высвечиваясь яркими звездами, которые ночь щедро высыпала над красно-бурыми, еще курящимися от легкого ветра барханами. Среди звезд бледной щербатой тенью плыл Деймос, и неподалеку от него висела яркая звездочка СКАНа.

Было как-то не по себе. Рыбкин подтянул поближе тяжелый уродливый карабин. Неподалеку зашевелился песок. Из разворошенного бархана появилась треугольная голова мимикродона. Ящер медленно и лениво огляделся по сторонам, встопорщил шейный гребень. В глотке мимикродона клокотало, словно он прочищал ее перед пением. Толстая бородавчатая шкура медленно приобретала цвет окружающих его барханов. Если бы Рыбкин пошевелился, обитатель песков, несомненно, его бы заметил и попытался зарыться в песок, но следопыт сидел неподвижно, и ящер на него не среагировал. Вот так на них и охотится пиявка: она вначале находит свежие холмики выбросов из подземных ходов ящера, затем сдувает газовый пузырь и ложится на холодный наждачно жесткий песок, ожидая, когда беззащитная добыча выползет из своих лабиринтов и, став столбиком, завороженно уставится в небо, медленно приспосабливаясь к окружающему ландшафту. В этот момент к мимикродону можно подбираться с любой стороны и есть его откуда угодно.

Ошалевший от ужаса ящер, вместо того чтобы зарываться в песок, начинает лихорадочно менять окраску и скрипуче верещать. Но пиявка почему-то всегда нападает справа. И на людей тоже. Непонятно, почему она нападает справа? Тиканья часов боится, что ли? За все время был отмечен всего один случай, когда пиявка напала слева. Слева она напала на Руди Крейцера, однако он был левшой и носил часы на правой руке. Ладно, предположим, что она действительно боится тиканья часов. Но мимикродоны ведь часов не носят, а на них пиявки тоже почему-то нападают справа. Хотя их можно есть откуда угодно, ведь песчаные ящеры травоядны, сопротивления пиявке они оказать не могут. И забавны они очень. За последние два года на Землю больше сотни ящеров вывезли, даже модно стало держать в доме мимикродона вместо собаки. Говорят, даже такое межпланетарное научное светило, как Владимир Сергеевич Юрковский, не убереглось от соблазна. Ходят слухи, что Владимир Сергеевич тоже завел себе самочку мимикродона. Имя ей имя женское дал - Варенька. Владимир Сергеевич привязался к ящерке так, что даже в полеты ее берет. Любопытно было бы посмотреть, как мимикродон чувствует себя в невесомости.

В темном небе мелькнула какая-то тень, и Рыбкин насторожился. Кроме пиявок, на Марсе летать ничто не могло, правда, ходили еще легенды о плоских гарпиях, но за тридцать последних лет никто не мог похвастать, что видел плоскую гарпию живьем. Так что... Рука легла на карабин, но тревога оказалась ложной.

Рыбкин снова принялся наблюдать за песчаным ящером.

Тот уже отстоял положенное время и теперь неуклюжим песчаным холмиком двигался от бархана к бархану, меланхолично пережевывая жесткие синевато-зеленые стебли марсианской колючки. За мимикродоном оставался длинный и прямой след хвоста, напоминающий колею от колеса краулера.

Интересно, долго Наташа пробудет на Земле? - неожиданно подумал Рыбкин. Скучно без нее. Слов нет, Пеньков с Сережей Белым - ребята хорошие, остроумные и веселые, и Матти тоже интересный человек, однако без Наташи у них в обсерватории стало скучно. Наташа Рыбкину ужасно нравилась, он ухаживал за ней уже четвертый год, но никак не мог сказать о своих чувствах девушке прямо. Феликс чувствовал, что и сам он девушке небезразличен. После той знаменитой марсианской облавы, когда огнеметчики едва не сожгли их с Юрковским в городе Чужих в районе Старой Базы, Феликс явственно увидел тревогу в ее глазах. И радуется она всегда его появлениям в обсерватории, хотя ребята над ней и подтрунивают немного. Рыбкину вдруг ужасно захотелось увидеть девушку, ее светлые длинные волосы, маленькое круглое личико с огромными, широко открытыми глазами. Наташу даже комбинезон не портил, сразу было видно, какая она стройная и ладная. Феликс огорченно вздохнул и посмотрел на часы на левой руке. Было девять тридцать. На правой руке часы немного убежали вперед, но это было совсем не важно. Важно было то, что Наташи на Марсе не было. А мимикродоны были.

И пиявки были. Правда, их осталось мало, совсем мало. Человек стал хозяином Марса, и это, конечно, было хорошо, но вместе с тем и плохо. Плохо, когда человека ничего не сдерживает, кроме осенних пылевых бурь и других естественных причин. И все-таки пиявки на Марсе должны были остаться.