Завтрак, состоявший из чая и бататовых лепешек с маслом, заметно подкрепил меня, и я смог забраться на коня. На мне не было живого места, но мы ехали медленно, утро выдалось прекрасным, воздух приятно бодрил, из-под копыт то и дело взлетала и улепетывала всевозможная дичь. Но Боб, казалось, ничего не замечал вокруг. Он без конца что-то бубнил себе под нос. Я мог уловить смысл некоторых его признаний, которые, по правде говоря, предпочел бы не слышать. Но это не всегда удавалось. Порой он вопил, как бесноватый, а когда вдруг замолкал, то это означало, что его снова морочит какой-то призрак. Он впивался своим безумным взглядом в одну точку, вздрагивал и стонал от ужаса. И когда мы, наконец, увидели огороженную плантацию, принадлежавшую судье, у меня камень с души свалился.

Большой дом каркасной постройки выказывал приметы не только полного достатка, но и некоторой роскоши. Он стоял в прохладной тени хинных деревьев. Слева простиралось поле хлопчатника акров на двести, справа крутой излучиной изгибался Хасинто. Над всем этим царила столь торжественная тишина, что Боб, кажется, немного оробел. Он остановился у ограды, нерешительно поглядывая в сторону дома, и производил впечатление человека, оказавшегося у опасной черты.

Его замешательство длилось минут пять. Я не раскрывал рта, боясь прервать внушения его внутреннего голоса. Наконец, одним рывком, как бы приняв окончательное решение, он распахнул ворота. Мы въехали в большой сад, за штакетником по обе стороны от нас тянулись ряды апельсиновых, банановых и лимонных деревьев. Они подходили к наружному двору, здесь были вторые ворота с колоколом. Когда Боб ударил в него, из дверей дома появился чернокожий слуга. Он кивнул Бобу, как старому знакомому и сказал, что тот очень нужен судье и судья как раз справлялся о нем. Мне было предложено спешиться и сказано, что завтрак скоро будет готов, а за конями присмотрят. Я ответил, что не собираюсь испытывать гостеприимство хозяев. У меня был отнюдь не визитный вид. Грязь и дыры на одежде не позволяли набиваться в гости к техасскому гранду.

Чернокожий нетерпеливо замотал головой.

- Маса, пожалуйста, слезьте с коня, завтрак готов, за лошадьми присмотрят.

Мы вошли в хорошо обставленную - по техасским меркам - комнату и в облаке сигарного дыма увидели хозяина. Он только что кончил завтракать, со стола еще не успели убрать посуду. Судя по всему, хозяин не любил церемоний. "Доброе утро" он выдавил через силу. С первого взгляда мне стало ясно, что родом он из Западной Виргинии или из Теннеси. Только в тех краях вырастают такие великаны. К тому же крупные черты лица, массивные плечи, зоркие серые глаза - первые признаки мужской красоты для жителей лесной глухомани. Боб стоял перед ним, опустив голову в запятнанной кровью повязке.

- Давненько ты не показывался, Боб! А в последние дни для тебя нашлось бы дело, если ты вообще способен на доброе дело. Ты мог бы стать просто находкой для общества, если бы бросил кое-какие художества. На днях приехала моя приемная дочь. Мы вынуждены были послать за Джоулем, чтобы подстрелить оленя и пару дюжин вальдшнепов.

Боб не отвечал.

- Ступайте на кухню, там вас накормят.

Боб не двинулся с места.

- Идите на кухню и поешьте. Птоли, - алькальд повернулся к чернокожему, скажи Вени, пусть принесет ему пинту рома.

- Я не хочу пить, - пробормотал Боб.

- Допускаю. Похоже, ты уже изрядно набрался! Вид у тебя такой, будто ты дикую кошку за хвост ловил.

Боб заскрипел зубами, но судья оставил это без внимания.

- А вы что стоите? - обратился он ко мне. - Птоли! Разве ты не видишь, человеку надо позавтракать? Где же кофе? Или вы любите чай?

- Благодарю вас, алькальд. Я недавно позавтракал.

- Этого, глядя на вас, не скажешь. Здоровы ли вы? Как оказались в наших краях? Как свели знакомство с Бобом?

Он перевел свой испытующий взгляд на Боба.

- Я вам все объясню, - поспешил я завладеть его вниманием. - Бобу я обязан очень многим, я обязан ему жизнью.

- Бобу?.. Жизнью?..

- Я был на волоске от гибели, когда он подобрал меня. Вчера Боб вытащил меня из Хасинто.

- Вот как? Боб спас вам жизнь? Ты радуешь меня, Боб! Радуешь! Если б ты еще с Джонни порвал! С ним ты плохо кончишь! Забудь его!

Алькальд говорил неторопливо и веско, не забывая прикладываться к стакану и попыхивать сигарой.

- Ну как, Боб? Сможешь расплеваться с Джонни?

- Слишком поздно.

- Никогда не поздно сойти с грешной, порочной стези. Никогда!

- Уже не сойти.

- Вот как? Почему же?

- Я уж пытался. Ничего не выходит. Может, петля меня спасет.

Судья взял новую сигару и, задымив ею, спокойно сказал:

- По совести говоря, тебя давно бы следовало повесить. Если верить газетам Джорджии, Алабамы и Миссисипи, ты раз десять добивался этой чести. Но здесь, в Техасе, правят мексиканские законы. Нас не касается то, что ты натворил там. А здесь ты вроде еще не отличился! На нет и суда нет.

- Я знаю, сквайр! Знаю! Но я измучился совсем. Хотел податься в Сан-Фелипе и вниз, в Анауа, ничего не выходит. Призрак тащит назад к проклятому патриарху.

- К патриарху? Что тебя тащит к патриарху?

- Что? А что гонит того, который...

- Который?..

- ...кого-нибудь порешил... Тот лежит под патриархом... кого я порешил?

- Ты? Кого?

Судья окинул Боба своим острым взглядом и вдруг перешел на сочувственный тон:

- Каким же образом он туда попал?

- Я отвез. И закопал там.

- Как это случилось?

- Сам-то не мог идти... с зарядом свинца...

- Если это был Джонни, считай, что ты оказал услугу отечеству и сэкономил нам веревку!

Боб покачал головой.

- Десять дней прошло, как вы со мной рассчитались, вы дали мне двадцать пятьдесят.

- Двадцать долларов пятьдесят центов! Советую не трогать деньги, пока не наберется две сотни долларов. Тогда можно будет подумать о покупке участка.

- Надо у доктора спросить.

- Ты бы давно избавился от лихорадки, Боб, если бы недели на две воздержался от питья. Беда с тобой, Боб! Непутевый ты человек. Ладно, живи, как умеешь. Если тебе нравится общество Джонни, черт с тобой. Но темным делишкам с ним пора положить конец. Так думает вся округа. Что ты на это скажешь?

Боб, казалось, все пропустил мимо ушей. Он начал свой рассказ.

- Дернул меня черт проезжать мимо дома Джонни. Захотелось выпить. Но с коня не схожу. Подъехал к окну, заглянул, вижу: человек за столом сидит, довольный такой, угостился на славу. У меня даже слюна потекла, но с коня не схожу. Тут подкатывает ко мне этот бес, Джонни, и шепчет, чтоб я слез, в доме, мол, есть один, очень для нас невредный, надо только подступиться похитрей. У него, говорит, за пазухой кошель с золотом, толстый кошель. Если предложить в картишки, наверняка клюнет.

Я не сразу решился, все думал. А Джонни, как бес, увивается. Ну я и слез с коня. А когда слезал, доллары в кармане звякнули, и сразу я разохотился. Только успел перекусить малость да опрокинуть стакан-другой, Джонни уже карты тащит и кости. Стали играть. С каждым стаканом все больше азарта и меньше долларов. Гляжу на пришлого и прикидываю, что его вполне можно бы пощипать. А он сидит себе, ест и пьет, как будто ему до нас нет дела. Начал я его подзуживать - все без толку. Ест и пьет. Когда я спустил все до цента, у меня в глазах позеленело. А проиграл я больше, чем вы думаете. Я ведь целых два месяца по лесам да прериям себе лихорадку наживал за двадцать пятьдесят. И вот лихорадка осталась, а денег, чтоб выгнать ее, нет! Скверно получилось. Джонни хихикал мне в лицо, звенел моими долларами. И все подначивал: видишь, дескать, тугой кошелек, его можно обменять всего за пол-унции свинца.

- Он так и сказал?

- Так и сказал. Я сперва ни в какую. Говорю, если у тебя глаза разгорелись, так сам и займись своим гостем, черт побери! Уехал я. А двадцать пятьдесят из головы не выходят. К вам я не решился, вы бы меня только разбранили.