Но жить без сочинительства я не мог. Механик-электрик нашей эскадрильи выменял у одного поляка на продукты расстроенный маленький аккордеон и приставал ко мне, прося поиграть на его инструменте.

Полковой баян затерялся где-то в Смоленске. Скучно было без музыки и мне, и моим товарищам, но сыграть на разбитом примитивном аккордеоне сложные мелодии мне не удавалось. И я стал сочинять свои песни. Первая была грустная-прегрустная. В ней говорилось о солдатской тоске по дому и любимой девушке, о фронтовой жизни и страстном желании поскорее кончить войну и вернуться домой.

Зато вторая песня была задорной:

На перроне, на вокзале

В бой любимых провожали.

Что с тобой, с тобою, девушка?

Парню, бедному, неловко:

Прижимается головкой

И дрожит ее рука

Не грусти, подожди!..

Один из механиков первой эскадрильи обладал красивым лирическим тенором и, исполняя мою первую, грустную песню, доводил товарищей чуть ли не до слез. Затем в два голоса мы пели с ним "Не грусти, подожди!", и наш короткий импровизированный концерт у самолетов заканчивался "Коробейниками". Потом я сочинил песню про жеребят, которых видел по утрам, шагая из городка на аэродром. Однажды мои песня услышал комиссар полка и предложил включить их в программу концерта самодеятельности, который однополчане давали в городском театре Гродно.

Зал был переполнен. "Не грусти, подожди!" пришлось исполнять на "бис". А начался концерт стихами Андрея Сакеллари. Он прочитал что-то слишком философское, и ему вежливо поаплодировали. Андрей завидовал моему успеху и искренне восхищался моими песнями. Я же утверждал, что это - мое мимолетное увлечение, а вот его стихи - вершина, до которой мне никогда не добраться.

Так мы проспорили до полуночи, пока глаза сами собой от усталости не стали закрываться. Вдруг в хату ворвался мой моторист и сказал, что-приказано через час явиться в штаб с вещами.

Солдаты Рокоссовского прорвали фронт и развили наступление. Старшим авиамеханикам приказано перебазироваться на новый аэродром города Модлин, что находится севернее Варшавы, на берегу Вислы. Выезжаем в ночь с тем, чтобы прибыть туда утром и приготовиться к приему самолетов.

Впервые мне предстояло перебазироваться на новый аэродром наземным транспортом. Весь победный путь на запад - от валдайского аэродрома Выползово до польского городка Крынки я совершил на своих самолетах в качестве четвертого члена экипажа, втиснувшись в узкую переднюю кабину между летчиком и штурманом.

В кабине стрелка-радиста было куда просторнее, но не ощущалось стремительности полета и был плохой обзор: узкие наблюдательные люки выходили в хвост самолета. В передней же кабине с прозрачным полом из плексигласа и колпаком над головой я разглядывал летящие навстречу кучевые облака либо верхушки сосен, если самолет спускался до бреющего полета.

Модлин оказался старинной крепостью, обнесенной рвом и каменными укреплениями. Потайные ходы вели из нее к Висле. Наши пехотинцы и танкисты столь молниеносно окружили крепость, что не все гитлеровцы успели удрать. Несколько механиков спустились в катакомбы и взяли в плен с десяток голодных фрицев, направлявшихся подземными ходами за водой к реке.

А фронт уходил все дальше. Перед разведчиками полка встала задача вскрыть берлинский аэродромный узел. Одновременно летчики продолжали разведывать еще не сдавшийся Кенигсберг, обложенный со всех сторон Данциг и обширные районы Померании.

ШТУРМАН ВЕДЕТ НА ЦЕЛЬ

Писарь полка положил перед полковником Тюриным документ, плотно напечатанный на машинке. Это был наградной лист на штурмана ночной эскадрильи Валентина Соколова. Трофим Романович с большим интересом углубился в чтение, так как наградной лист был не совсем обычным. В послужном списке Соколова значились такие подвиги, которым мог бы позавидовать любой мастер воздушной разведки.

Дело в том, что до прибытия в наш полк Валентин выполнял особые задания Армии и разведотдела Северо-Западного фронта. Об этом мало кто знал в полку, включая и Тюрина.

Шел грозный 1941 год. По призыву партии всюду на временно оккупированной территории создавались партизанские отряды и диверсионные группы. Они нуждались в руководстве, боеприпасах и средствах связи. Вместе с известным летчиком Александром Груздиным штурман участвовал в полетах в партизанские края.

Сорок раз глубокими осенними ночами Соколов точно выводил самолет в предместья Риги, Таллина, Каунаса, Вильнюса и других прибалтийских городов.

. - Самолет над целью, - спокойно докладывал Валентин, и Груздин отдавал приказ:

- Приступить к операции!

Как правило, с группой десантников вылетал мастер парашютного спорта и четко следил за тем, чтобы забрасываемые советские люди правильно выполняли прыжок. Ведь многие из них не летали на самолетах и впервые видели парашют.

- Все ли операции проходили без сучка я задоринки? - спросил я Соколова, встретившись с ним после войны.

- Одна накладка случилась, хотя и не по вине экипажа. Мы должны были выбросить небольшую группу в районе Риги. Летевший с нами инструктор раньше времени дал сигнал, и группа покинула самолет, не долетев до цели 70 километров. Я сильно переживал случившееся и успокоился лишь после того, как наша агентурная радиостанция сообщила, что десантники удачно приземлились и приступили к действиям. Все другие операции осуществлялись четко. Точно выходили на место выброски, опознавали сигналы наших партизан и сбрасывали десантников.

- А приходилось ли встречаться с прославленными партизанскими командирами Ковпаком, Медведевым?

- Может, и приходилось. Об этих героях войны за линией фронта мы узнали из книг после Дня Победы. А во время войны все наши операции проходили в строгой тайне, и руководители диверсионных групп имели кодовые фамилии и прозвища.

- Наверно, вам доводилось приземляться у партизан?

- Да, но позже - в сорок втором и сорок третьем годах, когда были образованы целые партизанские края с тайными аэродромами. Мы доставляли туда людей и грузы и забирали на Большую землю раненых и больных. Вылетал я тогда с другими летчиками. Мой боевой друг Груздин погиб.