- Не сходится цифирь-то, - упрекал Поспелов, - но вот что. Передай на базу: задание выполнили, обнаружили около тридцати самолетов. Матчасть в порядке. Возвращаемся домой.
- Есть передать! - обрадованно воскликнул стрелок-радист.
Да, если бы знать, что ждет впереди!
Три богатыря - летчик Поспелов, штурман Галушка и стрелок Баточка благополучно прилетели на базу. Они презирали смерть и не знали, что она близка. Вскоре летчики не вернулись из очередного полета над фашистским тылом! Память о них осталась в наших сердцах, все годы войны их боевые подвиги вдохновляли новые экипажи разведчиков.
ПРЕДАННЫЕ ДО КОНЦА
Незадолго до своего последнего вылета стрелок-радист комсомолец Баточка подал заявление о приеме в партию. "Хочу идти в бой коммунистом!" - писал он в своем заявлении.
Так он ответил на призыв партии к фронтовикам встать в ее ряды, храбро и самоотверженно сражаться с врагом. Как-то во время беседы политрук нашей эскадрильи Пронькин сказал, что этот призыв обращен ко всем воинам, находящимся в действующей армии.
Иван Иванович имел в виду и нас - старших механиков мотористов. Он пояснил, что фронтовикам, отличившимся в сражениях Великой Отечественной, предоставляются льготы при вступлении в партию: сокращается кандидатский стаж. Заканчивая беседу, Пронькин сказа что в жестокой борьбе с фашизмом все специалисты нужны Родине - и механики, и радисты, и саперы, и врачи.
После беседы политрука мы как-то по-новому стали смотреть на свою военную профессию. Раньше нам казалось, что призыв партии "Идти в бой коммунистом!" нас не касается. Ведь в бой мы не ходили, пулеметных амбразур телами не закрывали, даже не имели возможность встретиться лицом к лицу с ненавистным врагом Проза всегда трудных, порой очень тяжелых, физически изнурительных военных дней - вот наш удел. Выходит мы ошибались. Своей добротной и безотказной служ^ бой, как говорил политрук, мы заслуживаем право стать коммунистами.
Об этом я думал, когда вернулся с беседы политрука. Сосредоточиться мешали разговоры товарищей и раздававшиеся время от времени взрывы смеха после чьей-то удачной шутки. Я невольно прислушался к разговору.
- Видели, ребята, на аэродром села девятка английских "харрикейнов"? говорил мой механик Григорьев. - Горбатые, как старухи! Я сам видел, как механики садились на хвост "харрикейнам" и сидели там, пока они рулили...
- Зачем? Захотели прокатиться на лошадях?
- Да нет, говорят, что эти машины с растопыренными ногами легко капотируют Вот механики и сидят на хвосте, чтобы истребитель не перевернулся...
- Не может быть! А еще в песне поется: "Англичанин-мудрец изобрел за машиной машину..."
- То песня, - продолжал Григорьев. - Рассказывают, что один летчик вырулил на старт, забыл, что у него на хвосте сидит механик, дал газ и взлетел...
- Ну и ну! Механику - крышка?
- Нет, летчик уже при взлете почувствовал тяжесть на ручке руля высоты, догадался и быстро приземлился. Механик отделался испугом да обморозил руки...
- Шарлатан тот летчик! - начались комментарии. - Англичане тоже хороши - поставляют нам такой самолет!
После критики "харрикейнов" разговор сам собой перебросился на американскую авиационную технику. Наш полк получил на опробование двухмоторный бомбардировщик "бостон". Для дальней разведки он годился поскольку имел солидный радиус действия. Механикам нравилось, как ровно работают его моторы. Однако шасси у самолета оказалось слабым. Дважды во время посадки на грунтовых аэродромах оно ломалось. Кто-то из механиков заметил:
- А союзники, видно, сдержат слово, откроют скоро второй фронт. Иначе они не прислали бы нам свою технику.
- Держи карман шире! Уверен, союзники будут тянуть со вторым фронтом и ждать, пока мы и немцы обескровим друг друга... - возразил другой.
Этот разговор, я знал, будет продолжаться до полуночи пока кто-нибудь из любителей поспать не крикнет' "Кончай травить, братцы. Дайте сон доглядеть!" Посте этого спорщики перейдут на шепот и проговорят еще час до прихода дневального, который выключит свет.
Я не стал ждать, чем кончится этот разговор, вышел перед сном подышать воздухом. Мысли продолжали крутиться вокруг беседы политрука, размышлений товарищей о ходе войны, о смысле жизни, о судьбе нашего поколения.
Помню, мой отец был очень расстроен, ко1да прочитал в газетах указ о том, что выпускники десятилетки при поступлении в институт не будут освобождаться от службы в армии. Я как раз заканчивал десятилетку, и отец очень хотел, чтобы я стал инженером. Но указ отодвигал его желание на неопределенный срок. Фашисты уже развязали вторую мировую войну, и наше государство предпринимало все посильные меры, чтобы укрепить обороноспособность.
Что ж, в армию так в армию! Зачем тянуть? Может, война разразится завтра? И мы договорились не ждать, быть к ней готовыми.
"Мама родная!" - воскликнули хором одноклассницы, увидев нас остриженными "под нуль". Нашелся, "Равда, среди нас "предатель": Юрка Верховцев явился в класс, как всегда, с вьющимся чубом. Не сдержал честного слова, которое давал, когда мы сговаривались постричься наголо. Мы его, "очкарика", простили - У^ него был "белый билет". Лишь пожурили малость! оольшинство наших ребят вернутся домой, пройдя всю войну, а он будет убит под Москвой, записавшись в армию добровольцем-ополченцем.
Конечно же, мы мечтали о мирных профессиях интересовались кто техникой, кто искусством. Про свои увлечения я исчерпывающе узнал из школьной характеристики, которую мне выдали для поступления в военное училище. Все в ней было верно: не отдавал себя целиком учебе, увлекался волейболом, школьным джаз оркестром, фотоделом, стихами, выпускал стенгазету Словом, разбрасывался. Меня поразило, что учитель истории - он же директор школы Кожевников - знал про меня все.
Одного, однако, не учел учитель истории. Меня сильно увлекал кинематограф. Новые фильмы я смотрел в первый день их выхода на экран, занимая, как король, всегда одно и то же кресло в бывшем московском кинотеатре ЦПКО имени Горького, что находился у Крымского моста. При кинотеатре работала служба заказа билетов по телефону. Причем заказ принимался и на определенное кресло.
