Теперь из них осталось только двое, хотя каждую минуту мог подоспеть еще один и всадить нож мне в спину. Я удивился, как они этого не делают, и как раз в эту минуту почувствовал удар в левое плечо, по-видимому, не проникший глубоко. В ту же минуту я услыхал, как сзади меня кто-то упал. Нападавшие на меня спереди, из которых одного мне удалось ранить, отскочили от меня и бросились бежать. В одну секунду они скрылись в толпе.

– Отлично управились, дон Хаим, – произнес сзади меня голос с настоящим кордовским акцентом. – Я не скоро протискивался к вам и очень рад, что подоспел вовремя.

Я с удивлением обернулся назад и увидел перед собой дона Рамона де Бельвера.

– Это вы, дон Рамон. Я должен благодарить вас за спасение своей жизни.

– О, пустяки! Негодяй хотел ударить вас ножом сзади. Это была бы подлая штука, и я ему помешал. Не стоит говорить об этом. Это сделал бы каждый дворянин. Я рад убедиться, что вы все еще остаетесь одним из наших, – прибавил он, значительно улыбаясь.

– Еще раз благодарю вас. Что касается остального, то, быть может, вы зайдете ко мне в четыре часа. Мой ответ готов.

– Отлично, – отвечал он и хотел идти дальше. Я остановил его.

– Еще одна просьба. Не будете ли вы любезны, проходя мимо моего дома, сказать моему секретарю, чтобы он прислал мне в городской совет списки, которые я забыл дома. Я долго провозился с этой историей, и теперь уже поздно идти за ними самому.

Он обещал мне исполнить мою просьбу, и я передал ему записку, в которой распорядился, чтобы моя гвардия немедленно явилась к городскому дому, так как она может мне понадобиться.

Эта записка не была, однако, передана, и моя гвардия не явилась.

Дон Рамон угадал больше, чем нужно было, может быть, по моему взгляду или по голосу, а может быть, и по наитию. Он умный человек, вполне подходящий для своей роли. Теперь мне ясно, что мне не следовало давать ему такое поручение. Это была ошибка, которая будет стоить мне жизни: Маленькие ошибки, незначительные промахи всегда будут обходиться дорого.

Когда дон Рамон удалился, я обратился к толпе:

– Какой срам! – воскликнул я. – Вас так много, и вы позволяете горсти негодяев обижать женщин! Девушка почти голая, а вы стоите, смотрите и ничего не делаете. Дайте мне вот это!

И я без всяких церемоний сорвал платок с плеч какой-то хорошо одетой женщины и закутал в него девушку.

– Кто вы и как давно вы живете здесь? – спросил я ее. Как я и предполагал, то были наполовину испанки. Они направлялись к югу и остановились здесь за неимением денег. В Гуде они прожили две недели.

– Это правда? – спросил я остальных. Толпа подтвердила эти слова.

– Ну, посмотрите теперь, какие вы глупцы. Как они могли напустить на вас болезнь, которая началась два месяца тому назад.

Они повесили головы и молчали.

– Если бы они были виноваты, неужели бы я стал бы защищать их? Разве вы не знаете, что я говорил о вас в совете? Разве вам неизвестно, что я делаю для вас все, что только могу. Если они не той веры, что вы, то что за беда? Вы жаловались на инквизицию, вам не нравились пытки и костры. Теперь все это вам опять понадобилось. Неужели вам не стыдно самих себя? Неужели вы забыли, что сказал Христос «Не судите, да не судимы будете!» Какой срам!

Они опять поникли головами.

– Теперь ступайте спокойно домой и дайте и им идти своей дорогой. И знайте, что, если кто-нибудь поднимет против них оружие, он будет качаться на виселице.

Странное явление – толпа. Она может быть чрезвычайно опасна, но если вам удастся ее образумить, вы можете руководить ею, как ребенком.

Все стали покорны, как нельзя более. На недавних героев никто и внимания не обращал: раздражение улеглось окончательно. Это был хотя грубый, но в душе добрый народ, гораздо-гораздо лучший, чем его собратья в городском совете. Когда я дал женщинам денег, многие из толпы подошли к ним и также дали, кто что мог, и первыми дали те, которые громче всех кричали: «На костер! На костер!»

Словом, дело приняло такой оборот, что им нечего было бояться.

Хуже всех пришлось отцу Вермюйдену. Он получил сильный удар, которым у него был вышиблен передний зуб и который он, конечно, долго будет помнить. Но в то время он радовался, что ему довелось пострадать за Господа.

Как бы то ни было, дело кончилось благополучно, и я поспешил в городской дом. По всему пути меня приветствовали толпы народа. Я не боялся его и не хотел даже показать вида, что боюсь.

Войдя в комнату, где происходили заседания совета, я сел на свое место. Ничего необычного я не заметил. Как только водворилась тишина, я встал и стал просить их осуществить то, что было мною задумано. Я сказал, что жить – не значит только пользоваться комфортом и удобствами, что надо также уважать себя и подумать о грядущих поколениях, что лучше человеку впасть в бедность и умереть, чем сознавать себя скрягой и продолжать жить. Я высказал им все соображения, которые могли прийти мне в голову, и высказал со всем доступным мне красноречием. Но речь моя не имела большого успеха.

Под конец кто-то спросил:

– Кто же будет командовать войсками, которые вы предлагаете снарядить с такими издержками?

– Конечно, я, – отвечал я, слегка удивленный этим вопросом. – По крайней мере, пока принц не решит иначе.

– Мы не уверены в ваших боевых способностях, – важно произнес тот же голос. – Последний раз вы потеряли почти половину добровольцев, которые были вам даны.

– Да, потому что господин ван Шюйтен заразил их страхом. Если бы в критическую минуту они не бросились бежать, надо было очень немногое. Но война есть война, и всякий, кто идет на нее, не должен упускать из виду, что он может и погибнуть.

Дело принимало забавный оборот. Мне только что предлагали высшее начальство над всей испанской армией, а тут кучка торгашей сомневается в моих боевых способностях.

Мне было смешно в душе. Пожав плечами, я прибавил холодно:

– Впрочем, если господину ван Шюйтену угодно занять мое место и стать начальником всех вооруженных сил в городе, то я против этого ничего не имею. Это будет очень приятно для испанцев. Не пеняйте только на меня, если дело примет плохой оборот.

Тут поднялся ван Шюйтен и важно заявил:

– Вам нечего задевать меня. Я и раньше говорил, имея в виду только благо общины, и теперь буду говорить так же, не считаясь с тем, что мои слова, быть может, вызовут ваше неудовольствие.

«Ого! – подумал я про себя. – Цыплята осмелели и делаются уж слишком развязны».

– Пожалуйста, не стесняйтесь, господин ван Шюйтен, – холодно промолвил я. – Но позвольте и мне также не считаться с вашими страхами в интересах чести города.

При этих словах поднялся член совета, говоривший первым. Обыкновенно он держался всегда сзади, я не замечал его до сих пор и даже не знал наверно его фамилии.

– Вы просите нас дать вам много денег и подвергаете опасности жизнь весьма многих, – начал он. – Я не буду больше говорить о вашем командовании, чтобы не вызывать с вашей стороны нападок на ван Шюйтена. Может быть, мы не знаем толку в подобных делах, ибо мы простые граждане Голландии, не испанские гранды. Потому-то мы так и заботимся о жизни наших сограждан.

– Я теперь сам голландец. Прошу этого не забывать, – резко возразил я.

Он не обратил внимания на мое замечание и продолжал:

– Как бы то ни было, вы не можете нам ручаться за успех. В случае поражения опасность будет угрожать самому голоду, и у нас не останется средств ее предотвратить. Вы здесь говорили о многом – о самоуважении и тому подобном, что могло бы звучать для нас довольно оскорбительно. Но я обойду это молчанием и ограничусь фактами. На основании их я буду голосовать против вашего предложения и прошу совет сделать то же самое.

– Но ради освобождения Голландии стоит рискнуть многим! – воскликнул я. – Если бы Гаарлем рассуждал точно так же, то испанский гарнизон до сего времени стоял бы в этих стенах. Если даже мы и погибнем, то мы посеем добрые семена; вспоенные нашей кровью, они дадут добрую жатву в свое время, и наши дети поблагодарят нас за нее.