Но сегодня было уже поздно благодаря донне Изабелле. Мой расчет был точен, и я все предвидел, кроме этого. Дон Педро возвращался домой не раньше половины седьмого, и у меня в запасе был целый час. Но я опоздал. Теперь приходилось поступать так, как требовали обстоятельства. Конечно, я мог бы прибегнуть открыто к вооруженной силе, но я хотел пустить моих людей в дело позднее. Я мог выдержать только одну битву на улицах.

Я храбро вошел в главный подъезд и спросил, где дон Педро. В его апартаментах я еще был в безопасности, ибо не принято низлагать губернаторов с такой оглаской. Да он бы и не осмелился сделать это сам.

Когда мне доложили, что он в своей комнате, я хладнокровно поднялся наверх, отослав назад человека, который шел впереди меня, показывая дорогу. Я вошел в переднюю, нарочно не постучав в дверь. Обыкновенно в этой комнате сидел секретарь его преподобия, маленький человечек, родом из окрестностей Севильи. В его обязанности входило выслушивать кучу посетителей и просителей, ежедневно заполнявших обширную залу, и впускать к его преподобию только тех, кого он желал видеть.

В тот вечер этот бедный человек был страшно испуган, подняв глаза от бумаги, на которой он писал, и увидев вдруг перед собой меня.

– Добрый вечер, сеньор Каренья, – промолвил я.

Он вскочил и задрожал. Нервы у него, видимо, были не в порядке.

– Добрый вечер, сеньор Каренья, – вежливо повторил я. – Будьте добры доложить обо мне его преподобию. Извиняюсь, что испугал вас.

– Я не слыхал, как вы вошли, – отвечал он неуверенным тоном. – Как вы проникли сюда?

– Через дверь, сеньор. Я всегда вхожу так. Будьте добры доложить обо мне. У меня есть спешное дело.

– Сию минуту, сеньор. Мне кажется, его преподобие сам ждет вас.

Когда я вошел, дон Педро сидел за своим письменным столом, закутанный в длинное одеяние, подбитое мехом. Он встал и поздоровался со мной. Он не мог заметить, что я в полном вооружении, так как шлем я оставил в соседней комнате, а остальные доспехи были скрыты у меня под платьем.

– Я ожидал, что вы придете, дон Хаим, вследствие печального шага, который я должен был сделать в силу необходимости, во имя исполнения своего служебного долга.

Извне послышался легкий шум, который я постарался заглушить звоном своих шпор. Шум вдруг смолк. Дон Педро перестал было говорить и стал осматриваться кругом. Но так как все было тихо, он успокоился и продолжал:

– Я ведь несу ответственность перед его светлостью. Как я уже сказал в день своего приезда, я должен держать ответ за всякую душу, которая погибнет от моего нерадения. Вы так справедливы, что, конечно, правильно оцените мои мотивы.

– Конечно, конечно, ваше преподобие, – отвечал я, кланяясь. – Позвольте спросить, каким образом отец моей жены навлек на себя подозрение?

– Стало известно, что он читает Священное Писание, дон Хаим. Это самое пагубное дело, хотя с виду оно и кажется невинным и даже богоугодным. Это именно и привело к образованию разных новых учений. Ибо слово Господне можно толковать по-разному, и профаны не в состоянии судить, какое из этих толкований будет правильным. Поэтому церковь строго-настрого запретила это занятие, и оно считается верным признаком ереси.

Кто-то тихо постучал в дверь, словно мыши грызли дерево. Сигнал повторился два раза.

– Ваше преподобие совершенно правы, – отвечал я. – Действительно, в Евангелии немало мест, которые могут показаться противоречащими деяниям церкви – на взгляд, конечно, профана, как вы сказали. Вот, например, несколько мест из Евангелия от Матфея: «Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что очищаете внешность чаши и блюда, между тем как внутри они полны хищения и неправды». Может быть, ван дер Веерен читал как раз это место!

Дон Педро взглянул на меня в гневном изумлении.

– Может быть, у вас имеются сомнения и в правоверии его дочери? – вдруг спросил я.

В глазах инквизитора вдруг вспыхнул огонек.

– Если родители принадлежат к числу еретиков, то дети, конечно, делаются подозрительными. Но, – прибавил он с лукавой усмешкой, – я хочу сам поговорить с донной Изабеллой и, надеюсь, сумею доказать ей ее заблуждение.

– Конечно, вы сумеете. Боюсь, что она также читает Священное Писание. А там написано: «Не пожелай жены ближнего твоего». Если она сосредоточится на этом месте, вам будет не совсем ловко, не правда ли?

Наконец он увидел, что я смеюсь над ним.

– Вы сам еретик, дон Хаим! Какие еще нужны доказательства?

Он слегка позвонил в серебряный колокольчик, который стоял на столе возле него. Дверь соседней комнаты, которая оставалась полуоткрытой, распахнулась, и в кабинет вошел дон Альвар с тремя вооруженными солдатами.

Дон Альвар выступил вперед, держа в руке какую-то бумагу.

– Именем короля я арестую вас, дон Хаим де Хорквера, именуемый до сего дня графом Абенохара и губернатором города Гертруденберга, по обвинению в государственной измене. Позвольте вашу шпагу.

Я улыбнулся и топнул ногой. Сзади меня что-то зашумело, и в одно мгновение в комнате появилась дюжина людей барона фон Виллингера.

– Мне кажется, вы ошиблись относительно лица, которое надо арестовать, – вежливо продолжал я, улыбаясь. – Сами благоволите отдать мне вашу шпагу.

Дон Альвар, совершенно растерявшись, уставился на меня. Инквизитор же, который соображал быстрее, побледнел как полотно.

– Вы поднимаете бунт против короля, дон Хаим! – вскричал наконец дон Альвар.

– Это мое дело. Позвольте вашу шпагу.

Дон Альвар еще колебался. Губы инквизитора, от которого он привык слышать решающее слово, были плотно сжаты: он, конечно, сообразил, что происходило.

Я потерял наконец терпение:

– Повинуйтесь сию минуту, или…

Дон Альвар понял, что помощи ждать неоткуда. Он отстегнул свою шпагу и бросил ее на пол к ногам моим. Я отшвырнул ее ногой.

– Не вам, господа, ловить тигра, – сказал я, глядя на них с презрением. – В будущем охотьтесь за более мелкой дичью. Свяжите их и заткните им рот, – распорядился я.

На это не потребовалось много времени, ибо люди дона Альвара не оказали никакого сопротивления.

– А теперь, достопочтеннейший отец, – сказал я, делая шаг к инквизитору, – нам надо свести кое-какие счеты.

С ужасом в глазах он отпрянул от меня и схватил колокольчик. Но в то же мгновение острие моей шпаги очутилось у его горла.

– Я не люблю шума, ваше преподобие. Это действует мне на нервы.

Он медленно отвел руку от звонка.

– Ну, так-то лучше. Кроме того, это было бы и бесполезно: вы всецело в моей власти. Не угодно ли будет вам присесть, достопочтеннейший отец? Мне стыдно, что вы стоите передо мной.

Он опустился в кресло. Мелкие капли пота выступили у него на лбу.

– Сначала покончим с делами. Потрудитесь сейчас же написать приказ об освобождения ван дер Веерена, а затем другой – об освобождении всех арестованных по делам веры.

Он бросил на меня подозрительный взгляд.

– Но ведь, заставив меня написать эти приказы, вы потом можете убить меня, – сказал он.

– Конечно, могу. Но такого рода маленький риск неизбежен в вашем деле. И вы будете иметь утешение, что пострадали во имя Господа Бога и примете пальму мученичества. Но обещаю вам пощадить вашу жизнь, если вы подпишете приказ без дальнейших препирательств. Ваш отказ не поможет делу, ибо, если вы не подпишете приказа, я велю взять тюрьму приступом. Но, как я уже сказал, я терпеть не могу лишнего шума.

Я помолчал.

– Впрочем, мне бы не хотелось насиловать вашу совесть. Я и забыл, что вы несете ответственность за каждую погибшую душу. Кроме того, вы только упустите случай получить мученический венец, который я постараюсь обеспечить вам, избрав для вас соответствующий род смерти.

Инквизитор затрясся как в лихорадке.

– Вы обещаете пощадить меня, если я подпишу приказы?

– Обещаю.

– А какое ручательство в том, что вы сдержите свое слово?

– Никакого, конечно. Это один из тех случаев, когда приходится рисковать. Я уже говорил вам об этом. Но время не ждет. Решайтесь.