Борис СИДЮК

На углу Милютенко и Курчатова,

у газетного киоска

Молодой, брызжущий энергией и жаждой деятельности, вернулся я в Киев из армии. По уши влюбленный в фантастику и с мечтой стать писателем. А еще с заветным номером телефона САМОГО НАСТОЯЩЕГО ПИСАТЕЛЯ-ФАНТАСТА. Шел 1985 год. Не было тогда у Штерна книг. Но были дефицитные номера журнала "Химия и жизнь" и слава одного из лучших фантастов Советского Союза. Помню, как не сразу решился потревожить мэтра, попросить посмотреть мои потуги на литературном поприще. Как в конце концов собрался с духом и позвонил, и попросил о встрече, благо жили мы совсем рядом. Так и договорились встретиться первый раз. На полпути между его и моим домами, на углу улиц Милютепко и Курчатова, у газетного киоска. Славный такой киоск, с широким прилавком, где так удобно было разложить рукопись. Возле этого киоска встретились. "Ну, показывайте, что у вас там?" - сразу взял быка за рога Борис Гедальевич; минут десять честно читал; минут пять раздумывал. "Но ведь это же плохо", - честно сказал Борис Гедальевич. "Но можно попробовать написать по-другому", - тут же смягчился. Вот так каждую неделю мы встречались у газетного киоска, где я с волнением демонстрировал честному Штерну свои опусы, и он честно возил мордой по прилавку газетного киоска мои литературные потуги. После чего мы разговаривали о фантастике, мировой политике и прочей погоде.

Чудо все же случилось. Над очередной рукописью о трех страницах Штерн раздумывал дольше обычного. "Боря, а почему вы не обзаведетесь пишущей машинкой? Если вы хотите стать писателем, вам нужна пишущая машинка. Просто необходима пишущая машинка. Вам без пишущей машинки просто никак. Пишущая машинка, да! - Пауза. - А рассказ хорош". Все-таки удосужился получить похвалу.

Штерн всегда был честен. И всегда требователен. В литературе он не признавал оттенков качества. Произведение должно быть либо высший сорт, либо брак. И никакого "проходняка".

Рассказик тот, видимо, действительно был не так уж плох, его даже пару раз напечатали где-то.

Машинку я купил. Ленинградскую. "Ортех". За 135 рублей.

Такую же, как у Штерна.

Штерн и компьютер

Вначале Штерн очень боялся компьютеров. Панически. "Я не смогу чувствовать текст", - сетовал Штерн. Его уговорили купить "Ромашку" (кто не помнит - такой электронно-механический шедевр советского печатно-машинкового строения). Штерну "Ромашка" понравилась. После этого убеждать его в полезности продуктов компьютерной индустрии больше не требовалось: Воодушевленный, Штерн тут же купил себе первый советский массовый персональный компьютер "БК-0010". Сей великолепный агрегат прекрасно зарекомендовал себя в качестве антенны дециметрового телевизионного диапазона. Освоить его для других целей Штерн так и не сподобился. "Да ну их, эти компьютеры", - сказал Штерн, доставая с полки полюбившуюся "Ромашку".

Больших трудов стоило убедить Штерна еще раз попытаться пересесть за компьютер. Он отмахивался. Долго и упорно. И тогда Олег Гез, Даня Рубай, Юра Газизов и я устроили заговор.

В один прекрасный день у Штерна на рабочем столе оказался "Поиск-1" - какой-никакой, а самый настоящий айбиэмписи-совместимый компьютер. Пришел Штерн, и все дружно заставили его усесться за письменный стол с обновкой. "Ну... ну... ну..." - только и говорил он, пока остальные запускали и объясняли, где и что. С обреченным видом, Штерн пытался чего-то клацать. Жену Татьяну попросили на время припрятать "Ромашку". В течение двух недель Штерн звонил мне чуть ли не каждые 5 минут, вопрошая, что он не так нажал и почему это не работает, а то работает не так. А потом эти звонки как-то сами собой прекратились. На очередной вечеринке писатель Борис Гедальевич Штерн предстал уже ярым сторонником новейших технологий в литературном процессе. "Я себе теперь даже не представляю работы без компьютера. Черт, как это было - печатай, перепечатывай, тьфу..." - Штерн махнул рукой и немедленно выпил.

Штерн и коммерция

У Штерна долго не было большой толстой красивой книги.

Были небольшие, тоненькие, в мягкой обложке. "Боря, а чего бы тебе не издать большую толстую красивую книгу?" спросил я как-то Штерна. "Ну, я бы не против, по никто ж не издает", - пожал плечами. В то время мы с Костей Лисюченко консультировали киевское издательство "Альтер-пресс" по темпланам издания фантастики. Издательство выпускало вполне раскрученную серию "Зал славы зарубежной фантастики". С идеей репозиционировать серию и выпустить в ней отечественного автора мы и подкатили к Петру Хазину. Директор "Альтер-пресса" отнесся к идее благосклонно. В результате серия была переименована в "Зал славы всемирной фантастики". А Штерн получил иакопец-то первую большую толстую красивую книжку "Записки динозавра", где были собраны почти все его произведения. Правда, Украина уже была независимой и имела некоторые территориальные проблемы с Румынией, в результате которых из сборника был изъят рассказ "Остров Змеиный".

Потом был кризис книгоиздания. Отечественные авторы вообще не пользовались спросом. Многие тогда издавались под "буржуйскими" именами. Штерн зарабатывал на жизнь, литредакторствуя. "Борь, а чего б тебе не написать какой-нибудь забойный боевик, поставить на него имя типа Джон Каттнер-Шекли? Денег поимеешь..." - "Надо подумать..." Подумал. И появилась ранее не издававшаяся рукопись Сомерсета Моэма. "Борь, но это же не коммерция!" - "Да я понимаю. Но и ты пойми. Лучше дайте мне какой-нибудь поганый перевод, я его перепишу". Звонит, в сердцах: "Я не могу редактировать это говно! Я лучше сам напишу что-то нормальное!" Штерн редко когда выходил из себя, но повод всегда был сугубо литературный. В жизненных коллизиях он всегда был стоиком, даже фаталистом.

Штерн и творчество

Убедить Штерна написать чисто коммерческую вещь так и не получилось. Вернув в издательство так и не отредактированные чужие тексты, Штерн засел за большой труд. "Я пишу коммерческий роман, - гордо возвестил. - Там будет все, и мордобои, и детектив, и триллер, и секс". Звонит: "Какая сейчас самая последняя модель компьютера?" - "Пентиум", - отвечаю. "А следующая модель как будет называться?" - "Ну-у... - думаю. - Пентиум - пента - пять. Значит: шесть - секста Секстиум". - "Секстиум, секстиум... - пробует слово, раскатывает, сжимает, сворачивает в трубочку, бьет кувалдой, распрямляет, вставляет в рамочку, вешает на стену: - Годится. Секстиум, секс..." - кладет трубку. В процессе работы над "Эфиопом" Штерн перерывал кучу литературы, по каждому нюансу обзванивал всех друзей и знакомых. "Не выйдет у Бори коммерческий роман. Роман - классный - будет. Коммерческий не-а", - качали головами Лайк и Ли после очередной консультации по французскому языку.

"Эфиоп" - это коммерческий роман", - заявил Штерн.

Просто Штерн

О Штерне-человеке писать можно много. И все эпитеты будут только в превосходной форме. Помню, как в Тимишоаре на Евроконе в 1994 его назвали лучшим писателем-фантастом года в Европе (до него из Восточной Европы этого звания удостаивались только братья Стругацкие и Станислав Лем). Узнав об этом: "Да? Ну, хорошо", - спокойно так, но видно было, что очень доволен.

А еще Штерн был символом, талисманом Фэндома и Фантастики. Там где был Штерн, ничего плохого произойти просто не могло. Его любимая песня "А поезд тихо шел на Бердичев" на несколько лет была чуть ли не гимном конвентов. Он не умел красиво говорить с трибун, но как его прорывало, если в неформальных дискуссиях тема затрагивала какие-то струны в его душе. Как-то в середине 90-х на одной конвенции зашел разговор об украино-российских взаимоотношениях. "Я русский писатель, но я - украинский писатель. Украина независимая страна. Это свершилось, и все. Я - русский писатель, я живу на Украине. Да, я - украинский русский писатель. Все!" Вместе со Штерном ушла целая Литературная Эпоха. Эпоха, которая началась с "Мастера и Маргариты" Михаила Булгакова и закончилась "Эфиопом" Бориса Штерна.