- А у нас тут, паря, вся милиция на ногах - из лагеря бежал заключенный.
На мгновение Николай так и обмер, но, спохватившись, нашел в себе силы, чтобы заметить спокойно-рассудительно:
- Поймают, куда он денется?..
И, дважды кряду затянувшись, отрекомендовался:
- Я, папаша, завербованный на лесозаготовки, да вот беда - здоровьишко у меня хилое, прямо сказать, никудышное?.. Обидно: ни воевать не годен, ни трудиться как следует... И климат тут больно суровый. Решил вот назад, в родные края податься... Так что из-за меня, пожалуйста, не беспокойся...
- А чего ради мне беспокоиться-то? - возразил старик, подкладывая поленья в плитку. - Я просто так, на всякий случай предупредил, чтоб в курсе дела был...
"Поверил или не поверил старик?" - взбудораженно гадал Николай, безо всякого интереса наблюдая за тем, как с веселым треском горят поленья.
Его уже не радовал ни отдых в тепле, ни самокрутка. Надо уходить, надо немедленно уходить...
Но куда? Да и какой смысл? В любом случае он в руках молчаливого старика...
А может, все-таки поверил? В конце концов, какие у него основания для недоверия?
Старик между тем налил в алюминиевую миску пахучего грибного супа и пригласил Николая к столу, накрытому потертой на углах клеенкой:
- Иди, паря, нутро погрей.
- Спасибо, отец, я не голоден, - дипломатично отказался Николай, сглатывая клейкую слюну.
- Чего артачишься-то? Садись! Только вот насчет хлеба не обессудь, старик виновато развел большие, узловатые руки.
- Хлеб, папаша, у меня есть. - Николай поспешно достал из-за пазухи наполовину обломанную и обкусанную буханку. - Вот, могу даже поделиться...
- Да уж какой там, прости господи, дележ!
Во всю свою жизнь Николай не едал ничего более вкусного, чем этот аппетитно пахнущий грибной суп. Он хлебал его со смаком, ненасытно жадно и был по-детски несказанно рад, когда старик подлил ему еще целых два половника!
Разморенный теплом и пищей, Николай вдруг понял, что засыпает. Он резко встряхнулся, помотал головой, но это не помогло: веки отяжелели и закрывались сами собой.
- Ты, паря, может, поспишь? - будто откуда-то издалека дошел до его тускнеющего сознания голос старика. - Приляг вот тут, на диване.
- Нет, нет! - испуганно запротестовал Николай. - Мне надо идти...
Но, сломленный смертельной усталостью, он грудью навалился на стол и, подложив под левую щеку скрещенные ладони, тотчас же забылся. Спал, однако, недолго и некрепко: как у зайца на дневке, подсознательное чувство опасности заставило его и во сне быть начеку. Открыв глаза, огляделся.
Старик сидел против окна на низеньком стульчике и, приладив на переносье старенькие очки, подшивал валенки.
- Чего изводишь-то себя? Раздевайся да поспи, - посоветовал он и, по-видимому догадываясь, кто перед ним, прозрачно намекнул: - До вечера-то ого-го как далеко!
Полностью вверяя себя старику, Николай послушно и быстро разделся, снял валенки, пристроил их возле духовки и, подложив под голову бушлат, лег на деревянный диван. Блаженно потягиваясь, успокоенно подумал:
"Он ведь уже мог выдать меня, но не выдал. А еще одну ночь без сна мне все равно не выдержать..."
Пришла ему и другая мысль, не лишенная логики: "А может, старик давно уже дал знать милиции и теперь ждет ее появления?" Но мысль эта пришла, когда Николай стал вновь засыпать, и не в силах был разомкнуть слипшихся век даже в том до невыносимости нежелательном случае, если бы милиция действительно появилась и приказала бы ему встать...
4
Гостеприимный окраинный домик под тремя березами Николай покинул, когда короткий зимний день полностью погас. Прощаясь с хозяином, он поблагодарил его:
- Душевное спасибо тебе, папаша! Будь я верующим, вымолил бы для тебя крепкого здоровья, счастья и долгих лет жизни!
- В том-то и беда, что вы, молодые, не верите, - горестно вздохнул старик. - Века люди верили, а для вас всевышний ни на вот столечко не нужен. Вы и без него надеетесь прожить. А того вам, неразумным, невдомек: без бога - ни до порога...
- Так вот оно, папаша, видишь, как несуразно получается, - мягко возразил Николай, боясь ненароком оскорбить религиозные чувства своего доброго собеседника. - Гитлер тоже, говорит, в Христа верил, у солдат его даже на пряжках выдавлено: "Гот мит унс" - "С нами бог". Так что, нам с богом-то, выходит, не по пути...
- Мой Андрюша, - старик кивнул на портрет, - он примерно вот так же, бывалоча, рассуждал. А господь что ж, господь взял да и наказал его. - Губы старика мелко задрожали. - В позапрошлую пятницу похоронка пришла. И старуху мою свалила. Боюсь, что насовсем...
Желая хоть как-то утешить убитого горем отца, Николай сказал, что у него тоже трое братьев на войне и он с прошлой весны о них ничего не знает.
- Дай-то бог, чтоб вернулись они невредимыми... Да и тебе... Ежели твои, паря, намерения светлые, людям не во вред, пускай он и тебе поможет?
Метель давно стихла, небо вызвездило. На берегу, возле сухого дерева, Николай огляделся, разделся догола, аккуратно завернул белье и валенки в бушлат и, поеживаясь, перетянул узел брючным ремнем. Продавив босой ногой прибрежный ледок, с содроганием вошел в бурлящую реку. К немалому удивлению его и радости, вода показалась ему чуть ли не горячей...
Дно было неровное, каменистое, Николай ступал по нему осторожно, чтобы случайно не споткнуться и не намочить одежды. Все тело его цепенело, а сердце, которое Николай, как всякий здоровый человек, никогда не чувствовал, сейчас будто сдавило железным обручем...
По реке плыла густая шуга, тонкие льдинки с шуршанием наползали друг на друга и больно царапали бедра. Клонясь боком к течению, Николай, упрямо шел вперед, держа над головой связанную одежду. Он еще не добрался и до середины реки, а вода уже была по грудь и шуга царапала теперь плечи и шею. Он, ступая еще более осторожно, мысленно приговаривал:
"Только бы не споткнуться, только бы судорога не свела...".
Шаг, еще шаг...
О том, что дно может пойти на понижение или что в неровном каменистом ложе реки может оказаться ямка, Николай не думал. А между тем именно такая опасность его как раз и подстерегала: в каких-нибудь десяти шагах от берега он ощутил ногой опору лишь после того, как окунулся с головой...
