Он достиг одного из бесчисленных изгибов тропы, над которым листья смыкались густым балдахином, закрывая весь свет, и, хотя луна снова вышла из-за облаков, в тоннеле было абсолютно темно. Джейсон должен был присесть, чтобы пробраться сквозь него, но тут левая нога окончательно отказалась служить, он рухнул лицом вперед, ранец стукнул его по голове. И он пополз на четвереньках сквозь темноту, пока не увидел впереди бликов лунного света.

На свободном пространстве он медленно встал на ноги, покачиваясь вперед - назад, пока левая не попала в ритм шага, и опять с трудом двинулся вперед, к морю, на мгновение пожелав никогда не связываться с подобной миссией. Он с самого начала предчувствовал беду.

Но потом отказался от этого желания. Он был рад попасть в Пунта де Флеча. Знакомство с Бруни того стоило. Стоило боли и даже смертей. Ее любовь, даже всего на несколько часов, стоила любой цены, даже его жизни.

У Джейсона была и другая причина радоваться, что он согласился на это поручение. Впервые за тридцать восемь лет у него был шанс встретиться с опасностью лицом к лицу, оставшись без множества защитных устройств, которые он совершенствовал годами. Он не был счастлив от того, что в себе увидел, но и не пристыжен. По крайней мере он знал то, о чем другие только догадываются: знал, кто он и чего стоит.

А за следующим изгибом тропы он очутился на пляже.

Следовало убедиться, что это именно тот пляж, который нужен. Но ему вдруг все стало безразлично. От этого зависело, подберет ли его Институт, или вся борьба пропадет впустую, но он не придавал этому ни малейшего значения. Им завладела аппатия. Может, мысли о Бруни были причиной? Может, его омерзение перед человеческой природой и собственными недостатками вызвали её к жизни? Может, его вина? Джейсон не знал и не интересовался.

Глядя на волны, он понял, что уже не видит левым глазом и что нужно поворачивать голову влево, чтобы уловить шум прибоя. Вот оно. Упав на колени, он пополз к пятачку висячих растений, кусочку джунглей, который склонился над пляжем, словно бы не в силах решить, чему же он принадлежит. Усевшись под листвой, он стряхнул ранец и положил тот перед собой, чтобы иметь возможность самоуничтожения, если понадобится. И начал ждать - не зная чего. Джейсон не имел представления, подберет его субмарина Института или, - если он впитается в песок, - мистическая колесница смерти. Но в любом случае ему оставалось только ждать. Он был истощен и мечтал о сне. Но боялся, что, закрыв глаза, никогда их больше не откроет.

Порывшись в карманах, он нашел диск, который дал ему Коллинз, и почувствовал тепло в ладонях. Диск к тому же слабо светился, и в его тусклом голубом свете Джейсон увидел запекшуюся на руке кровь часового. Положив диск обратно, он уставился на воду. По крайней мере сигнал, по которому Институт определит его местонахождение, действует. А это было практически первая удача за последние два месяца.

Вытянувшись, он зарыл правый локоть в песок, почесал в голове, пропуская сквозь пальцы черные волосы, и оперся головой о руку. Он заметил, что и правая рука тоже начала слегка неметь и что кончики пальцев цепенеют, - несомненные признаки разложения и правой стороны тела. Вздохнув, он откинулся назад, гадая, сколько минут осталось до окончательного паралича. По какой-то странной причине он подумал о часовом на тропе, которого так безжалостно прикончила его правая рука. Умирая, тот бормотал что-то похожее на молитву, и Джейсону стало интересно, была ли это молитва солдата. Благоговейное прошение к какому-нибудь Богу, в которого верил мальчик, прошение безоговорочно принять его душу, потому что он умер, защищая свою страну.

Выругавшись, Джейсон перевернулся на бок и свирепо смотрел на океан. Он хотел бы обойтись без убийства. Или, по крайней мере, он бы хотел сказать юноше, что его держали за сосунка. Что его островной рай был на самом деле курортом - легальным убежищем и благоустроенным укрытием для всемирной бандитской организации. Стал бы юноша сопротивляться так упорно, знай, что он лишь кукла на ниточках, за которые дергают толстосумы в Нью-Йорке и Европе? Стал бы он носить униформу армии Пунта де Флеча с такой гордостью, если бы осознавал, что его правительство - только прикрытие для преступного синдиката, распростершего свои щупальца от Европы до Азии и эксплуатирующего миллионы людей, живущих на этих землях?

Теперь он позволил мыслям вернуться вспять, к тому времени, когда он впервые стал частью Института Джона Анрина, когда он стал миссионером.

ГЛАВА ВТОРАЯ

В тот первый день утреннее солнце давно уже палило сквозь окно, но Джейсон не замечал его, пока не перекатился на разогретую сторону постели. Солнце хлестнуло его по глазам словно огненным бичом, и Джейсон поморщился, перекатился обратно в тень и попытался вновь погрузиться в сон. Но солнце было слишком ярким, слишком жарким, и оно разбудило его дремлющий мозг, чтобы вернуть его к реальности.

Кряхтя, он приподнялся на локтях, медленно приходя в себя. Сознание возвращалось медленно и болезненно, молот похмелья был тоже разбужен треклятым солнцем. Его руки дрожали, а нос и губы вспухли и онемели результат слишком большой дозы за слишком малое время, отзывающейся теперь в гулом в черепе и вспышками в глазах, которые видел и слышал только он.

Но он был человеком дела, и вместо того, чтобы поуютнее устроить раскалывавшуюся голову на подушке, откинул простыни и сел, свесив ноги с кровати. Оглядел комнату, накрененную градусов на тридцать сначала в правую сторону, потом в левую, но теряющую по нескольку градусов с каждым наклоном. Наконец пол замер в надлежащем положении, и он встал, проклиная похмелье, все так же бьющее по голове.

Сосредоточившись на том, чтобы стоять не раскачиваясь, он передвигал свои отяжелевшие ноги по очереди, осознавая, что если сможет повторять процесс достаточно долго, то доберется до ванной. Он сделал это, и холодный кафель пола ванной комнаты ожег его голые ступни и пятки двумя десятками булавочных уколов в секунду. Постанывая, он опорожнил переполненный мочевой пузырь и решил попробовать сбить боль 1 0КИ.

Но такой шанс ему не предоставился.

Головная боль вдруг стала неважной, тривиальной, второстепенной по сравнению с внезапным извержением боли в брюшной полости. Постоянная тупая пульсация в желудке взорвалась шаровой молнией добела раскаленной боли, и стон вырвался из его горла. Вслед за стоном последовало бульканье крови. Джейсону едва хватило времени согнуться, как кровь и зеленая слизь хлынули из него, и он оперся о холодный фарфор бака, сотрясаемый спазмами рвоты. Первый приступ немного ослаб, ровно настолько, чтобы Джейсон смог перевести дыхание, но затем рвота началась вновь, выбрасывая ещё больше крови и слизи. Опять отпустило и опять прижало, продолжая извергать кровь. Наконец все кончилось, но боль осталась. Она разрывала его тело, вспарывала каждый мускул и сотрясала каждый нерв. Она сковала позвоночник, и он только-только смог добраться до кровати, когда мутная тьма, впоследствии сопровождавшая каждый приступ, завладела им.

Тяжело упав на матрас, он сгреб простыни в кулак и вцепился зубами в угол подушки, и вновь судорога разорвала живот, докатившись до легких.

КИ 1.

Нужно ускользнуть в 3 0КИ.

Если только тьма останется на окраинах сознания, он сможет победить боль с помощью 3 0КИ.

Еще сильнее вцепившись в подушку, он вызвал образ треугольного оружия, застрявшего глубоко в его желудке. Острие оружия было эпицентром боли, и как только позвоночник свело новой судорогой, он мысленно вырвал острие, представляя вызванную им боль. Как устремляющийся в вакуум воздух, боль должна была отступить за воображаемым оружием, а как только оно будет полностью извлечено, она снова сменится слабым пощипыванием. Болью реальной. Раздражающей. Но не убивающей.

Не помогло.

Джейсону пришлось повторить все сначала.

Снова.

И снова.

В конце концов 3 0КИ сработало, и свивающая легкие боль стала заметной, но терпимой. Тяжело дыша, Джейсон расслабился, глубоко вдохнул и перестал комкать простыни и кусать подушку. Другой вдох, чуть поглубже первого, и он вытер слезящиеся глаза, ощущая небольшое торжество. Он снова победил боль силой мозга. Снова ему не пришлось прибегать к пилюлям в маленьком пузырьке, стоящем в его аптечке. Возможно, глупо было изгонять смертельную боль, атакуя её одним только 3 0КИ, но чувство победы, которое оставалось, стоило этого. 3 0КИ было всем, что у него осталось. И он вовсе не собирался от него отказываться. Он не прикасался к пилюлям 5 месяцев, с того времени, как впервые их получил, и собирался оставить бутылочку нераспечатанной до самого конца. Не так много, чтобы этим хвастаться. Но это все, что у него было. Все.