Здесь в качестве главной фундаментальной предпосылки несвободы личности справедливо подчеркнута единственность в системе ее монопольного работодателя. Парадоксально, но факт: по сей день многочисленные интеллектуалы, политики и обыватели всего мира, среди них - немалое число диссидентов и эмигрантов из социалистических стран, не понимают безысходности указанной здесь Солженицыным зависимости. К порабощенности пропиской можно было бы добавить и государственную принадлежность основной части городского жилья.
В статье "Сахаров и критика 'Письма вождям'"(ноябрь 1974) Солженицын выражает сомнение в том, "можно ли так верить в "научное и демократическое регулирование экономики", как верит он (Сахаров. - Прим. Д. Ш.), но какое не осуществилось еще даже и в Европейском сообществе" (I, стр. 199). И опять - мимоходом сделанное замечание нацелено в самый центр эпохальной проблемы, которой посвящена огромная литература. Не только сообщество стран, но и одна страна так и не представили нам примера глобально, т.е. всеобъемлюще планово, регулируемой эффективной и демократической экономики. Из-за практической бесконечности объемов информации, необходимых для выполнения такой работы, инстанция, которая берется научно и демократически регулировать национальную экономику, не может:
1. Выяснить и исследовать критерии блага и целесообразности всех своих подданных и включить их в общественный критерий оптимальности, а без этого - какая же демократия?
2. Исследовать все вероятные планы или хотя бы множество возможных вариантов работы системы и выбрать из них наилучший (согласно каким критериям? С чьей точки зрения?), а без этого - какая же научность?
3. Вовремя превратить свой наилучший (?) план в команды, довести их до каждого действующего узла и элемента системы, непрерывно контролируя их действия и корректируя все отклонения, - а без этого - какая же регуляция? Ведь система непрерывно меняется и "дрейфует" во всех своих внешних и внутренних связях и качествах.
Остаются волюнтаризм и произвол.
Я не знаю, интуитивно или рационально осознает Солженицын эти и другие ограничения централизованной экономики, но все его характеристики ее работы неизменно точны. Так, выступая в Вашингтоне перед представителями американских профсоюзов АФТ-КПП (30.VI.1975), он говорит:
"Но подобно тому, как мы ощущаем себя с вами союзниками, существует и другой союз... Это союз наших коммунистических вождей и ваших капиталистов (апл.) ... Этот союз не новый. Ныне здравствующий и очень прославленный Арманд Хаммер положил начало, сделал первую разведку еще при Ленине, в самые первые годы революции. Разведка оказалась чрезвычайно успешной, и с тех пор - все эти пятьдесят лет - мы наблюдаем непрерывную, постоянную поддержку со стороны бизнесменов Запада, они помогли советским коммунистическим вождям, их неуклюжей, нелепой экономике, которая не могла бы никогда справиться сама со своими трудностями, непрерывно помогали материалами и технологией" (I, стр. 208-209. Выд. Д. Ш.).
Эти определения: "неуклюжая, нелепая экономика" - стoят многих научных и наукообразных трактатов.
Последовательно и неизменно Солженицын постулирует безвыходную неработоспособность социалистической экономики. Так, в своем втором выступлении перед представителями американских профсоюзов (9 июля 1975 г., Нью-Йорк) он говорит:
"Все существование наших рабовладельцев от начала и до конца стоит на западной экономической помощи. (Апл.)
Чтобы представить себе, как нелепа советская экономика, маленький пример. Скажите, что это за страна, великая держава мира, которая: имеет огромный военный потенциал, завоевывает космос, - а что она может продать? Всю тяжелую технику, сложную, тонкую технику - покупает. Так тогда это сельскохозяйственная страна? Ничего подобного, зерно тоже покупает. Что же мы можем продавать? Что это за экономика? То, что создано у нас социализмом? Нет! То, что Бог от начала положил в русские недра, вот это все мы транжирим и продаем. То, что от Бога. А когда кончится, - нечего будет и продавать" (I, стр. 248-249).
В отличие от многих мыслителей, нередко - и профессиональных экономистов, Солженицын видит, что растущий монополизм сближает западную ситуацию с социалистической, что "в нынешний монополистический век (выд. Д.Ш.)" "западная система" "утратила многие черты прежде задуманной истинной, но и ответственной свободы" (V, 4).
Может быть, с наибольшей обличительной силой уродство и беспомощность экономики, полностью монополизированной государством, предстают перед нами в статье, написанной Солженицыным для газеты "Йомиури" (Токио) в конце 1982 года. В одном русском издании ("Посев", №1, 1983, далее - VII) она называется "Коммунизм к брежневскому концу", в другом ("Русская мысль" от 2.XII.1982) - "Как коммунизм калечит народы". Мы не можем переписать эту статью целиком, а надо бы. Хорошо, что она увидела свет не только на русском языке. Еще лучше было бы, если бы из иностранных языков - не только на японском. Русскому читателю в ней многое известно (важна обобщающая картина) - иностранному, да еще массовому, газетному, необходимо во все это погрузиться мысленно, хотя бы на недолгое время: ведь мир продолжает идеализировать социализм и втягиваться в него различными способами.
Солженицын выделяет и подчеркивает родовую черту коммунизма ("научного" марксова социализма) - его стремление к абсолютной внеконкурентности. Это стремление любой монополии, тем более социально опасное и успешное, чем монополия полнее. Писатель говорит:
"На примере нынешнего Советского Союза можно видеть, во что превращает коммунизм всякую страну и все народы, попавшие в его власть. От страны к стране различия второстепенны, но основные черты процесса повсюду одинаковы.
...Для того чтобы не иметь себе внутри страны никакой конкуренции, коммунисты еще в ходе гражданской войны 1918-20, а после ее окончания даже интенсивнее, ликвидировали все другие политические партии, все нейтральные культурные, религиозные, национальные и экономические организации, производили неуклонное массовое уничтожение всех, кто мог бы представить хоть в чем-либо оппозицию коммунистической власти. Уничтожали целиком сословия - дворянство, офицерство, духовенство, купечество, и отдельно по выбору - каждого, кто выделялся из толпы, кто проявлял независимое мышление. Первоначально самый сильный удар пришелся по самой крупной русской нации и ее религии православию - затем удары последовательно переносились на другие нации. Эти уничтожения еще к концу "спокойных" 20-х годов составили уже несколько миллионов жертв. Тотчас вослед произошло истребление 12-15 миллионов самых трудолюбивых крестьян. История последовательных уничтожений в СССР за все десятилетия посильно изложена мною в книге "Архипелаг Гулаг".
Какой же смысл был уничтожать лучшую трудолюбивую часть крестьянства? Мы ничего не поймем в коммунизме, если будем пытаться его понять на простой человеческой разумной основе. Пружина коммунизма, как завел ее еще Маркс, это власть и власть любой ценой, не считаясь с потерями и вырождением населения. Важно, чтоб у коммунистической власти не было в стране экономически независимого, сильного соперника, чтобы крестьянство - а его было в стране 80% - обессилело и не могло бы противостоять власти. Колхозная система разрушительна экономически, но выгодна политически. Так сельское хозяйство коммунистической страны строится не из расчета на урожай, а "идеологически". Ведется уродливым центральным бюрократическим планированием, которое не способно предусмотреть реальных обстоятельств и не задумывается о будущем, но хочет хищнически сорвать с земли как можно больше сегодня, как будто завтра на этой земле уже не жить" (VII, стр. 14).
Тройная: в политике, идеологии, экономике - внеконкурентность ("монополия легальности" - Ленин) правящей коммунистической монопартократии - это не "субъективное", "волюнтаристское", "локальное" извращение коммунизма, а его определяющий системный стержень. Все изложенное в нижеследующих размышлениях Солженицына с неизбежностью возникает из этого принципа:
