Почему же не оказался вечным первобытный "золотой век"?
"В развитии техники производства и в росте потребностей общества обе особенности первобытного коммунизма превратились в социально-экономические противоречия: 1) интересы отдельных общин столкнулись; 2) организационные, интеллектуальные и прочие не непосредственно производственные процессы так усложнились, что оказались несовместимыми с чисто физическими процессами, в свою очередь ставшими более сложными.
Из первого противоречия возникла необходимость в освобожденной военной силе. Второе противоречие обусловило появление профессионального организатора... (потенциально-профессиональной бюрократии).
Бюрократия и армия, не окупая себя в производстве и существуя за счет трудящихся, положили начало: 1) эксплуатации - присвоению продуктов чужого труда; 2) частной собственности на средства производства - обеспечению эксплуатации большинства меньшинством (физическому и юридическому)".
Не вдаваясь ни в темп исторического галопа, ни в его терминологию, в которой свалены в кучу различные роды занятий, зададимся вопросом, который будет постоянно возникать и впредь. Если все эти нехорошие люди (организаторы, вожди, бюрократы, частные собственники - в общем, "буржуины" и "плохиши", см. у Аркадия Гайдара) появились из нужды в них общества, то почему их прокормление обществом же - это эксплуатация? Им дают их долю вроде бы за дело? Но в ту пору мы смотрели на этот вопрос по-большевистски просто: я сделал - ты съел, и точка, и никаких гвоздей. Пусть нас утешит, что множество ученых мужей и дам смотрели и продолжают смотреть так же.
Чуть ниже мы получаем определение прогресса и прогрессивности, над которыми издавна бьются как прогрессисты, так и консерваторы (выделено теперь. - Д. Ш.):
"Междукоммунистическая стадия направлена на устранение, во-первых, присущего первобытному коммунизму междуобщинного раздробления (в настоящее время - международного). Во-вторых, она утверждает человека в его социальной природе, т. е. лишает его значения источника физической силы, сводя производственные процессы к процессам умственным, осуществляя и первое и второе в развитии производственной техники и производственных отношений.
Формации междукоммунистической стадии дулжно судить только (заметьте: "только"! - Прим. Д. Ш., 1993) по роли их в этих процессах: 1) в процессе объединения и 2) в росте значения силы мышления в ущерб значению физической силы людей в производстве материальных (почему только "материальных"? - Прим. Д. Ш., 1993) ценностей".
На поле этой страницы старинной (полвека!) рукописи, точнее - ее ксерокопии, написано нынешним почерком тогдашнего автора: "Во давали!" Главное - стройно и опять-таки "просто, как все великое" (Ленин об учении Маркса). Объединимся, во всех отношениях уравняемся, на физическую работу отправим машины - и вперед!
Едва ли не главным залогом безошибочности этой конструкции была для нас ее, в наших глазах, справедливость. Чем замечателен вечный двигатель? Почему поколения маньяков не перестают биться над его изобретением? Тем, что неиссякающая даровая безотходная энергия - это хорошо, это сразу снимает все неприятные проблемы производства и потребления энергии. А раз хорошо и тем более сразу, то нужно. А уж если нужно, то не может не быть возможным: все то, что "правильно", то и возможно. Справедливость (то, что правильно, хорошо) была, в нашем понимании, синонимична равенству. Плохо, когда одни продают дешевые распредовские продукты по бешеным ценам на рынке, а другие - голодают. Мы в своем дружном кругу старались делить конфеты ли (до войны), карманные ли деньги, хлеб ли (в войну), книги ли поровну. Но из-за неравенства наших семей так не получалось. И это нас мучило. Мы сердцем чувствовали, что равенство это благо, а неравенство - зло. Я уверена, что и в масштабах истории одним из истоков приверженности стольких высоких умов и таких масс людей к идее социализма являлось душевное ощущение, что неравенство - это несправедливость. Поэтому равенство должно было восторжествовать во всем. Мы не задумывались над возможными наполнениями понятия "равенство", над его толкованиями и аспектами, не оговаривали различий между равенством и одинаковостью. Равенство - это справедливо! Следовательно, иначе не может быть. "Не должно быть" и "не может быть" воспринимались как синонимы. Один из столпов утопического мышления неразличение между достоинством произвольно избранной цели и ее достижимостью, возможностью. Но перефразируем известный тезис: если человек в юности не утопист - у него нет сердца и воображения. Если же он утопист и в зрелости горе ему и тем, кто в его власти.
Некоторые детали моих собственных записей, давно и прочно забытые, меня огорошили. Так, в качестве дискретной изолированной единицы первобытнокоммунистического человечества упоминается "община по месту очеловечивания". Почти что очеловечивание обезьян по месту прописки... Бедные дети!
И далее (выделено теперь. - Д. Ш., 1993):
"Мировое производство в настоящее время представляет собой принципиальное повторение частнокапиталистического производства одного государства: то же отсутствие единого плана, та же конфликтная связь, то же стремление к централизации - к объединению производственных единиц и к сужению круга капиталистов...
Что же касается производственной техники капитализма, то, открыв вне себя источник энергии, человек избавил себя потенциально от роли источника физической силы. Капитализм - создатель источника энергии с коэффициентом полезного действия ... процентов".
Необходимость "единого плана", государственного и планетарного, у автора сомнений пока не вызывает. До таких сомнений еще двадцать лет. Отточие же вместо точного количественного определения "кпд капиталистического источника энергии" поставлено с трогательным доверием к возможностям человеческого разума, своего в том числе. Автор собирался, по-видимому, в ближайшие дни этот кпд рассчитать или отыскать в библиотеке и вставить в текст. Мелочь, даже не оговоренная.
Мы не знали тогда, что повторяем Энгельса и Каутского, когда говорим, подчиняясь формальной логике Схемы (выделено теперь. - Д.Ш., 1993):
"Если мы принимаем за аксиому доказанное Марксом положение, что капитализм от момента его оформления и до коммунизма развивается в возрастающей концентрации средств производства и капитала, в сужении круга собственников и в расширении производственных объединений, если мы примем за аксиому также доказанную Марксом мысль о том, что в капиталистическом обществе политическая власть становится производным от власти экономической и стремится с ней абсолютно слиться, то едва ли империализм окажется логическим завершением этих тенденций.
Действительно, стремление к концентрации производства и капитала (как в феодализме - стремление к централизации политической власти) предполагает конечную концентрацию в точке и превращение производства в систему, охватывающую все производство и потребление общества (аналогично - в феодализме централизация приводит к созданию национального государства с единственным центром политической власти - к абсолютизму).
Со своей стороны - сужение круга собственников предполагает в своем завершении собственника единственного, аналогично тому как централизация политической власти в феодализме приводит к сосредоточению власти в руках государства (в лице монарха).
Также - слияние власти экономической и политической предполагает соединение экономической и политической власти в одних руках, и если экономическая инициатива в процессе развития капитализма централизуется, то соответственно централизуется и политическая инициатива. Если при феодальном абсолютизме власть в государстве принадлежит монарху, то экономический абсолютизм как завершение централизации экономической... предполагает также единую волю... диктатора-организатора, лично - экономически и политически растворенного в государственности или слитого с ней".
Этому отрывку с его неуклюжей стилистикой и прямолинейной экстраполяцией настоящего в будущее можно предъявить много претензий, лежащих на поверхности нашего рассуждения. К примеру: аксиомы не требуют доказательств, ибо не могут быть доказаны, во всяком случае в данное время (математик Валька должен был ткнуть нас в это носами. Ведь мое "наши" не стилистическая фигура: мы действительно либо все постигали вместе, либо сообща обсуждали). Маркс не доказал непротиворечиво ни одного положения своей доктрины, принадлежавшего ему и Энгельсу, а не имевшегося и у других авторов (этого тогда мы просто не знали). "Империализм как высшая стадия капитализма" (Ленин) - это вообще не определение. Феномен империализма расположен в сфере не столько производственно-экономической, сколько политической. Он не привязан к тому, что марксисты называют социально-экономическими формациями. Мы в своих рассуждениях имели в виду монополистический капитализм, а не империализм, который сосуществовал и с рабовладельческим строем, и с кастовой деспотией, и с феодализмом, и с капитализмом разных эпох, и с социализмом. С таким же основанием можно утверждать, что в ряде случаев все эти "способы производства" и не сочетались с имперскими политическими тенденциями, традициями и устремлениями. Ленин отождествил империализм с монополистическим капитализмом слишком жестко: это отнюдь не синонимы. Кстати, мысль о том, что предельная, абсолютная капиталистическая монополизация завершится растворением единственного собственника в государственном аппарате, встречается и у Энгельса, и у Каутского, и у Ленина. Нас, как и их, привела к этой мысли формальная логика Схемы.
