В конце осени в шестом часу сумрачного дня царь с боярами пошел пешком к дому Иоганна.
Они пробыли там долго, и, когда возвращались, наступила ужо ночь. Косой дождь прибивал к коленям царя плащ - ферезею. Он шел с торчащей вперед бородой, дородный, хромой и страшный. От него с рычанием убегали собаки. Не доходя Кремля, он споткнулся о бревно.
Тогда сорок бояр зажгли по свече. Так вошли они в терема. В Крестовой палате их встретила Ксения. Она смотрела мертвыми глазами.
- Дочь моя, - сказал, не глядя на нее, Борис, - мы потеряли твою радость и мою сердечную отраду...
За стенами Кремля были: мор, голод, объявившийся где-то близ рубежа Лжедимитрий.
Борис посмотрел вокруг.
Лица бояр были тусклы, едва различимы.
За оконной слюдой лил дождь.
4
О чем прежде и шептать боялись, о том теперь говорилось громко. Неведомый человек, называвший себя Димитрием, шел из-за польского рубежа к Москве.
Он клялся дать казачеству земли и "богатством наполнить". И Северская земля волновалась; руки хватались за пищали и сабли. Народ целовал крест "истинному" царю...
Семен Годунов, тот, у которого были волчьи уши, имел чин: "ближний аптекарский боярин". Кроме того, он ведал сыском. К нему приходили с доносами купцы, пономари, дворяне, просвирни. И еще получал он вести из Сийского монастыря, где был заточен боярин Романов - старец Филарет...
В мае "аптекарский боярин" известил Бориса:
- Воеводы от Брянска пошли на Чернигов, вор не нынче-завтра начнет к Новугороду-Северску приступать.
- Еще сказывай, радости какой нет ли? - молвил Борис и опустил веки.
Он поседел и казался больным и старым. Про него говорили: "Помрачился умом".
- Еще, государь, по слободам неладно стало. Кличут бабы медведем, зайцем и всякими иными голосами. Да говорят про тебя, государь, страшные речи: что тебе, государю, боле на Москве не бывать.
- Послать для сыску людей! Кликуш пытать накрепко! Ну, еще што?
- На дворянина Михайлу Молчанова донос есть. В чародействе повинен. Сказывал он многим людям, что ходил к женке Маньке - живет в Кузнецах*, муж у ней на Украйне второй год уж ворует... И будто женка та дунула на правую руку, и увидел он, што сидят в избе косматые и сеют муку и землю... И с тех его слов объял людей великий ужас и страх.
_______________
* К у з н е ц ы - Кузнецкая слобода.
Крест на груди Бориса закачался. Яхонтовые искры по концам его замерцали.
- Женку, - молвил он, - взять для расспросу, а Михайлу Молчанова сечь кнутом!
- Да женка та убегла; сказывают, к мужу своему на Комаринщину укрылась...
- Ступа-а-ай! - внезапно завопил Борис. - Ступай, боярин!.. Эй, погоди! С хлебом-то што? Каково раздача идет?
Семен Годунов ответил не сразу.
- А и вовсе хлеба не стало, - сказал он тихо. - В иных боярских клетях лежит хлеб, гниет, скуплено столько - на десять годов хватит.
Он медленно пошел к дверям. На пороге обернулся, сказал:
- Запамятовал. Иноземец Франческа челом бьет, восвояси ехать желает.
- Восвояси? - усмехнулся Борис. - Летят с гнезда птицы!.. Что ж, насильно держать не станем. А пожаловать его изрядно. Был он весьма пригож.
Царь вдруг просветлел и сказал почти весело, ясно:
- Семен Никитич, где он, Франческа, работал, там есть прах толченый, с алмазом схожий. Ты бы горсть того праху взял да, водой разведя, отнес бы ко мне наверх и там поставил...
Боярин двинул ушами, нахмурился...
Лицо у Семена Годунова было серое, когда он выходил из палаты. Быстро поднялся он наверх, в высокий терем, и взял из поставца граненую сулею: на деревянной втулке был вырезан единорог.
Боярин налил сулею чистой ключевой водою, поставил на место и поспешно спустился вниз. В палате золотого дела он собрал со стола весь запас толченого камня и вытряхнул его в оконце.
День прошел тихо. Ничего не случилось.
Только дворянина Молчанова секли кнутом.
В полночь от Кремля на город двинулись холопы. Они шли, как на приступ.
Впереди ехал всадник, закутавшись в плащ - ферезею. Перед ним несли копья с железными орлами; в когтях их чадно горели фитили.
У боярских домов всадник спешивался. Бревном высаживали ворота. Холопы выносили из клетей зерно; тут же ссыпали его в припасенные мешки.
Треск отдираемых досок, вопли и брань звучали глухо, словно накинули на город душный, сырой войлок.
Из одного дома выскочил боярин. Свет мазнул по лицу всадника. Мелькнули: царский соболий кафтан, крест; четыре зоркие искорки брызнули во мрак.
Боярин закричал и повалился всаднику в ноги...
Холопы разбивали дома.
Звезд не было. Без ветра мелко дрожали на деревьях листья. С огнем в когтях летели железные орлы...
5
После Духова дня, во второе воскресенье, в самый полдень явилась "комета". Она была меньше и светлее той, что видели при царе Иване. В пасмурном небе, в просветах туч, возникал и рос ее бледный свет*.
_______________
* Речь идет о видимости днем планеты Венеры.
Дьяк Афанасий Власьев спросил о ней лифляндского звездочета. Звездочет ответил: "Бог такими звездами предостерегает государей, пусть же царь ныне бережется и велит крепко беречь рубежи от иноземных гостей".
На Красной площади с утра сколачивали лари, открывали торг, раскладывали товары. Стрельцы осаживали народ. Никому ничего не продавали. С государева Сытного двора волокли снедь.
До полудня не знали, что означает открытый торг, почему десятники отовсюду гонят плетьми холопов. Потом объяснилось. В Москве ждали посла цесаря из Праги. Борис приказал: "Чтоб запасов по городу было вдоволь и чтоб ни один нищий не встречался на пути..."
Из Фроловских ворот бойко выкатился возок. В нем сидел покинувший Борисовы терема Франческо Ачентини.
Итальянец был "изрядно пожалован": ему достались соболья шуба, муфта и сотня червонцев. Он держал путь на Киев, надеясь пробраться на родину через Стамбул.
Кони рванули, и возок едва не перевернуло на ухабе. Прямо на лошадей тяжело шел рослый монах. Он вопил:
- Рече господь: сотворю вам небо, аки медяно, и землю, аки железну!..
- Страшно, страшно! - прошептал Франческо и вжал голову в плечи.
- И не воспоет ратай* на нивах ваших, и поля ваши родят былие и волчец!..*
