Все ближе Балтика. Меняем курс. Остаются считанные минуты полёта до цели.
Вспоминаю признаки, по которым я когда-то в Арктике умел распознавать за облаками границу берега и моря. Но тщетно! Там был день, а здесь ночь, и облака ровные и одинаковые, что над землей, что над морем.
Как не хочется бросать бомбы из-за облаков, не видя цели! Сам-то я ещё могу быть уверен в том, что хоть часть наших бомб упадёт на цель, но экипаж? Ни один из них ничего не скажет штурману, но в душе каждого останется неприятный осадок от такого бомбометания, и виновником его буду только я.
Лётчики, чувствуя приближение к цели, ведут самолёт с набором высоты. А у меня уже созрел план пробиваться в район цели вниз, в облака, и, вызвав на себя огонь зениток, окончательно уточнить своё место и самую цель. Но как сказать об этом лётчикам, чтобы без лишних объяснений они перестали ползти вверх?
- Мосалев, погоди немного высоту набирать, у меня кислород не в порядке.
- Хорошо, Александр Павлович! Больше вверх не будем, - ответил Пусэп и добавил, - ты занимайся своим делом, а кислород тебе наладит борттехник.
- Не надо техника, мешать будет, доверните вправо десять! Кислород сам налажу.
Точка на карте приближается к цели. Мне становится всё теплее и теплее. Капельки пота скатываются из-под мехового шлема и падают на стекло авиасекстанта.
Справа на белом облачном поле виднеется какая-то тёмная полоса. Ну, так и есть. Это разрыв в облаках.
- Стрелки! Почему не докладываете, что делается снаружи? Дремлете, небось?
- Да ведь докладывать нечего, товарищ штурман, всё без перемен.
- А что случилось, что докладывать надо? - спросил Пусэп.
- Справа вижу разрывы в облаках, те самые разрывы, о которых мы мечтали, а наши стрелки прозевали.
Полоса разрывов, идущая справа под углом к нашему курсу, всё ближе и ближе. И вот я уже вижу, мигает огонек, и несколько в стороне ещё такой же огонек - береговые маяки!
На душе становится спокойнее. Для окончательной проверки и уверенности беру ещё раз высоту Полярной и, рассчитав широту места, приступаю к ориентировке по земным ориентирам.
Вот и граница облачности. Внизу чернеет земля, сереет берег, вьётся речка.
Цель под нами! На обоих берегах реки и на островах, образуемых речными протоками, густо сверкают огоньки.
Только три ночи прошло с тех пор, как мы были здесь в последний раз и сбросили бомбы на эту же цель, а они опять сидят с зажженными огнями. Придётся им помочь затемниться.
По конфигурации реки и месту наибольшей концентрации огней намечаю три объекта, на которые сейчас начну бросать бомбы.
- Александр Павлович! Как у тебя с кислородом, в порядке? Может, ещё высоты наберём, а то как бы нам на аэростаты не напороться? - говорит Пусэп.
- Не надо больше высоты! Вправо двадцать! Аэростатов здесь нет. Если бы были, так город затемнили бы, - сказал я, устанавливая исходные данные для бомбометания.
- Что же они огней не тушат и не стреляют? Может, это не Данциг? усомнился Пусэп, как в прошлый раз Водопьянов.
- Данциг! Данциг! Товарищ командир, это наша цель. Я хорошо её вижу, быстро проговорил Федорищенко.
Прильнув, глазом к прицелу, держа большой палец правой руки на боевой кнопке, спокойно и тише обычного подаю лётчикам команду, навожу самолёт на самый центр огней на левом берегу реки.
Только бы не потушили огней раньше времени.
Нажимаю кнопку. Восемь бомб одна за другой отделяется от самолёта.
- Вправо девяносто! Возможно быстрее! - подаю команду в надежде сбросить бомбы на другой объект до того, как внизу погаснет свет.
Быстро одна за другой рвутся бомбы, вспыхнул, разгораясь, большой пожар. В этом месте гаснет электричество.
- Загорелось! Пожар большой! - кричит кто-то из экипажа.
- Так держать самолёт! Ровнее держите, не болтайте, сейчас ещё бросаю.
В кружок прицела вошла вторая цель. Нажимаю кнопку - падают бомбы. Вспыхнул прожектор, и ещё один, и ещё несколько. Засверкали вспышки зениток снизу и разрывы снарядов возле нас.
- Хорошо бомбим! Отлично бомбим! - кричит Мосалев, которому сквозь раскрытые бомболюки видно всё, что делается внизу.
- Стрелять начинают крепко, - говорит как бы про себя Пусэп. Александр Павлович! Ну как, всё закончил, можно топать?
- Сейчас, Эндель Карлович, заканчиваю, вот только сбросим на правый берег, где ещё электричество горит, потушим его и тогда можно домой итти.
Чернеет левый берег. Стреляют зенитки. Шарят по небу прожекторы. А правый берег освещён так, что ясно кварталы вырисовываются. Ещё бы несколько секунд потерпели! Я вспоминаю план города, изученный мною перед полётом. Так и есть. Здесь рядом завод и электростанция.
Ну, теперь можете тушить, бомбы найдут свою цель и в темноте.
Свет внизу погас одновременно с разрывом бомбы, и настолько быстро, что все стрелки на самолёте в один голос закричали:
- В электростанцию попал. Ну, теперь затемнили!
С падением последних бомб вся ПВО Данцига была пущена в ход. Стрельба поднялась жестокая. Прожекторов появилось так много, что они местами создавали сплошные световые поля. Но нам в ту ночь просто везло. Безнаказанно, спрятавшись за ближние облака, помаленьку мы пошли домой.
Истекал шестой час полёта. Попутный ветер помогал быстрее проходить обратный путь.
Стрелки вслух подсчитывают число пожаров и взрывов. По их подсчётам, пожаров, прожекторов и зениток получается больше, чем я видел. Но это уже обычное, присущее всем стрелкам. У себя в бортжурнале я записал только то, что сам видел, что сам подсчитал, как в вахтенном журнале Витуса Беринга, на лицевой стороне которого было написано: "Пишем, что видим, чего не видим, того не пишем".
Долго ещё после отхода от цели на облаках отражалось зарево пожара от наших бомб. Но потом зарево скрылось, и мы остались одни над безбрежным океаном.
На корабле установилась тишина. Страсти остыли. Каждый занимается своим делом. Кому нечего делать - пьёт чай или думает о чём-нибудь, предвкушая радость посадки на своём аэродроме, праздничный ужин в столовой, оживлённые расспросы товарищей... Все спокойны и уверены, что самолёт придёт на свой аэродром. Для нас, полярников, ледовых разведчиков, война становилась уже привычной работой.
