— Ув-ва!
— Ах ты, маленький!
— Нужно известить Гордея. Слышишь, Рената? Ой…
— Плохо тебе, Эолочка? Не беспокойся, миленькая, радиограмма долетит мигом. Вот мы уже и укутаны, уже не плачем, наш организмик достиг теплового равновесия. — Рената ловко уложила малыша в кроватку, пододвинутую к постели матери. Ну вот, вот так и лежи себе, Нескубеночек, набирайся сил.
— Рената… — простонала Эола. — Прошу тебя… Радиограмму…
— Бегу! Уже побежала!
Рената быстро вышла, закрыв за собой дверь. Эола повернула голову в сторону своего малыша, посмотрела в его личико и вспомнила о его отце — вчера, как только ее положили в родильное отделение, он поспешно вылетел вместе с Лойо Майо на «Викинг». На прощанье поцеловал ее в лоб, бросил какие-то успокоительные слова и был таков. Что-то беспокоило Эолу, появилось невыразимое, как густая мгла, тяжелое предчувствие, в котором тонула даже радость материнства, вместо нее были тревога и боль. Как было бы хорошо, если б Гордей сидел здесь, возле детской кроватки…
Она смотрела на свою крошку и вместо радости ощущала одно только удивление. Вот она и стала матерью. От нее отделилось маленькое существо… Какое таинство Природы! А в самом деле — как же мы его назовем? Долго что-то не возвращается Рената. А боль вроде бы усиливается… Красная дымка… На Земле бывают алые восходы и алые закаты, а здесь — целый день красная мгла застилает глаза. Неужели что-то случилось с Гордеем?
Резкая боль ножом полоснула низ живота. Эола вскрикнула, сбросила с себя одеяло, извиваясь, схватила подушку, скорчилась, прося облегчения, но боль беспощадно жалила, душила, в глазах стало темно.
— А-а-а…
Услышала приглушенные голоса, доносившиеся словно сквозь толщу воды.
— Приходит в себя…
— Как же вы могли оставить ее одну?
— Нужно было дать радиограмму…
— Тсс! Открывает глаза. Молчите, молчите! Эола, вижу, вам уже легче, становится легче. Глубокий шок позади. Дайте ей попить.
Через несколько минут Эола окончательно пришла в себя.
— Что это было? — спросила она, едва шевеля губами.
— Видите ли, никто не думал, что будут близнецы, — послышался густой баритон главного врача, — а анестезия…
— Что вы говорите? — встрепенулась Эола. — Какие близнецы?
— А вот какие! — Рената показала ей второго запеленутого ребенка. — Девочка! Теперь будет два Нескубеночка!
Сморщенное личико дочурки ничем не отличалось от личика мальчика, но Эола задержала на нем взгляд несколько дольше. Это существо появилось неожиданно, самовольно, причинив ей немыслимую боль. Краешком глаза видела Эола и Ренату, державшую ребенка. Лицо Ренаты было улыбающееся, а вот глаза какие-то невеселые.
Послышался чей-то разговор.
— Закон компенсации.
— Нет, просто начался демографический взрыв, и это хорошо. Нам нужна не компенсация, а прирост…
«О чем это они? — удивилась Эола. — Какая компенсация?.. И Рената почему-то отводит взгляд».
— Что там от Гордея? — сдавленным голосом спросила Эола. — Уже знает?
Рената, отвернувшись, укладывала в кроватку девочку, что-то там подправляла, подтягивала.
— А как же, Эолочка! Очень обрадовался, сказал: теперь я счастливый человек! Поздравляет, конечно, ну ты же знаешь, в такие минуты папаши обычно балдеют…
Но что-то в голосе Ренаты настораживало Эолу, какая-то едва заметная нарочитость, наигрыш в тоне.
— А тебе еще нужно полежать, Эолочка, набраться сил. Растить будешь двоих — это, знаешь ли, нагрузочка. Павзевей тоже мечтает…
— Ну вот что, Рената, не оставляйте больше роженицу, прошу вас. В случае чего вызовите меня. Впрочем, надеюсь, все будет хорошо. Держитесь, Эола!
Это голос главного врача. Хлопнула дверь, он вышел, все ушли, кроме Ренаты.
Эола подозвала ее к себе и, когда подруга села на стул у кровати, коснулась ее теплой руки:
— Слушай, Рената, что случилось?
Та изобразила на своем мальчишечьем лице искреннее удивление:
— Ничего абсолютно. Откуда ты взяла?
Пыталась говорить естественным тоном, но это ей не удавалось, и Эола улавливала неискренность. Что же случилось?
Светило поднялось выше, и в комнате стало немного светлее, краснота смягчилась. На мгновенье вспомнились Эоле белые, чистые, прозрачные дни на Земле. А здесь, может быть, и снег красный… Новорожденные уснули, но губки у них шевелятся. Нечаянно тронула рукой свои отяжелевшие груди, натягивавшие сорочку.
— Все хорошо, Эола, все идет своим чередом, — говорила тем временем Рената. — Главное для тебя сейчас — покой, тебе нужны силы для этих сосунков. Период особенно острый…
Вдруг Рената замахала руками в сторону двери, и она сразу же закрылась. Но Эола успела заметить большие черные глаза жены астронома; Глаза эти сверкнули, как звезды, и исчезли.
— Жена Лойо Майо? Почему ты ее не впустила?
— Я ведь сказала: тебе нужен покой, тишина. Как раз время кормить маленьких.
И снова почувствовала Эола какую-то неестественность, ощутила, что Рената чего-то недоговаривает, о чем-то умалчивает. Конечно, сейчас не до разговоров, но… Поскорее бы встать на ноги. Поговорить с Гордеем. Как только можно будет подняться, она сразу же пойдет в аппаратную, вызовет его, покажет ему младенцев.
Подумав об этом, Эола улыбнулась. И Рената тоже засияла.
— Ну и молодчина же ты, Эола! Сразу двоих — надо же!
На этот раз голос ее был правдивый, искренний, и Эола уже весело произнесла:
— Ты, может быть, тоже… Наверно, пойдут близнецы — по двое, а то и по трое…
— Почему ты так думаешь? — Рената приподняла ее и положила под плечи еще одну подушку. — Так будет удобнее.
— Просто я думаю, что природа неравнодушна к роду человеческому. Она обеспечит его продолжение. Нас-то ведь тут мало. — И, взяв из рук Ренаты мальчика, спросила: — А ты хотела бы таких? — и выразительно взглянула на ее округлый живот.
Рената широко улыбнулась:
— Да кто же откажется? Погоди, скоро вся Гантель зазвенит детскими голосами!
Рената повела речь о будущем — большие шумные города на этой планете, электропоезда, морские лайнеры. Но Эола слушала ее вполуха, все ее внимание сейчас поглощало маленькое теплое тельце на руках, она прислушивалась к тому, как ребенок сосал, и постепенно охватывало ее впервые изведанное и ни с чем не сравнимое блаженство. Как мечтала она стать матерью! В долгие годы космического полета, годы, которым, казалось, никогда не будет конца, нечего было и думать о материнстве, но трепетная эта мечта никогда не покидала ее.
Это был зов жизни, его ничем невозможно заглушить, жизни, которая жаждет своего продолжения, отклик того волшебного процесса, который, собственно говоря, и составляет суть и пространства, и времени. И вот она — мать… Неужели это не сон, а реальность?
Подушечками пальцев нежно, осторожно, робко едва коснулась головушки сына, редких волосиков, словно хотела убедиться, что он и на самом деле существует. А рядом и дочурка шевелит губенками. Погоди, погоди, сейчас и тебя накормлю…
Однако Гордей — заядлый космонавт. Неужели нельзя прервать программу исследований хоть на один день? Мог бы спуститься с орбиты…
— Наши дети о Земле узнают из кинофильмов, картин, фотографий. — Рената забрала у Эолы сына и подала ей дочь. — А увидеть уже не увидят…
Эола вздохнула:
— Будем надеяться, что Гантель для них станет такой же прекрасной, как для нас была Земля.
— Наверно, так и будет. Сравнивать им не с чем будет, так что ничего другого не останется, как полюбить свою планету.
— Ты права, — согласилась Эола. — А наши все мысли — о Земле… Как там наши родные? Не забыли ли друзья?
На лице Ренаты появилось странное выражение, и Эола не могла понять: то ли она хочет засмеяться, то ли заплакать.
— Не надо об этом. Хотя бы сейчас, — сказала Рената.
До аппаратной от больницы — рукой подать, но Эоле это расстояние казалось значительным. Вот она идет и никак не дойдет. Может быть, потому, что ослабли ноги, а возможно, потому, что так бьется сердце. «Послушай, — мысленно обращается она к себе, — ты ведь невропатолог, советуешь пациентам дисциплинировать свои нервы, а сама не можешь справится с волнением. Не волнение, а тревога? Ну и что? Тем более необходимо самообладание…»