LVII Тот, кто, поймать кузнечика желая, — Как длинен, редок, легок шаг! — идет Без шороха. Походка вся такая Была у Африко меж тех высот, Где шел он, пенью нежному внимая Из той долинки. И, пройдя вперед, Вот он увидел жадными глазами — Дубок колеблет легкими ветвями. LVIII Сокрытый, смотрит и подходит к цели: Отсюда шел напев — и не затих; Три милых нимфы вместе песню пели; Одна стояла, возле две других, В канавку ножки опустив, сидели — Как нежны, белы были ножки их! Они, поникнув, ножки тихо мыли, И пели, и на птичек походили. LIX Та, что стояла, ветви соплетала И тем венцом украсила чело, Кудрями светлыми под ним сияла, — Уж солнце их ласкало, а не жгло. Потом подруг венками увенчала Густыми, пышными; легко, светло Кос несплетенных пряди разметались И с ветками зелеными сплетались. LX И в мыслях Африке одно звучало: «Ведь Мензолы меж ними нет моей». И к ним его все ближе привлекало, И разгоралась боль еще больней. «Венера, — молвил, — ты мне обещала, Но все не вижу милости твоей. Что делать мне? Себя я им открою, Спрошу, как свидеться мне с их сестрою». LXI И юноша, открыться им решая, Выходит к нимфам и, ступив вперед, Смиренно, робко, голос понижая, Умильную такую речь ведет: «Диана, ваша госпожа благая, Вас твердыми и стойкими блюдет, О нимфы милые! Но не бегите, Вас умоляю, мне хоть миг внемлите. LXII Ищу одну из вашего я строю, Что Мензолой, я слышал, названа И будет узнана из вас любою. Уж месяц — мне не встретилась она, Ищу, плененный гордою красою,- Она бежит, суровости полна. И вот молю — хоть легкий след девицы Мне укажите, милые сестрицы». LXIII Вдруг — как без пастуха бегут барашки От волка перепуганной толпой, Туда, сюда — и мечутся, бедняжки, Блея во весь дрожащий голос свой; И лисьи как почуявши замашки, Затрепыхав, летят скорей домой И бьются куры, и кудахчут дико, Пока в курятнике замрут без крика, — LXIV Так нимфы милые бегут в тревоге, Его увидя, «ах!» и «ох!» кричат, Для бега обнажив высоко ноги Прелестные, поднявши свой наряд, Не отвечают, яростны и строги, Хватают луки и спешат, спешат Пологим берегом к горе, к пещере, Как дикие затравленные звери. LXV А Африке кричит им: «Подождите! Постойте! Дайте слово произнесть! Я зла не мыслю делать вам, поймите, Не посягну на вашу жизнь и честь! Я пошутил! Напрасно вы бежите! Мне надобна веселость, а не месть: Ведь вы себе во мне найдете друга, А вот бежите сразу с перепуга». LXVI Но что твое отчаянье, моленье! Они бегут проворно, что есть сил, — И ты остался вновь в уединенье, Какого бы ответа ни просил. Их не преследуй: всякое стремленье Их ярый бег равно б опередил: Летят на ветер все твои приманки, Уже не остановятся беглянки. LXVII Мгновенно нимфы были так далеко, Что он уж их из виду потерял. Остановился бедный одиноко, А сам душой терзался и страдал По девам диким странно и жестоко. «Теперь — увы! — что делать? — повторял. — Мне ни одной из них не видеть боле, И ждать могу от них лишь худшей доли. LXVIII Что все мои приманки и моленья, Что и молчанье, хоть молчал бы я! Того не взять и силой, без сомненья, Что просто мне сказали б, не тая. Когда б хоть выведать предподоженья, Где мне искать, где Мензола моя! Когда б я знал, куда она сокрылась! Брожу, как будто солнце вдруг затмилось». LXIX Все поиски его так развлекали — И к Мензоле стремленье, все сильней, И нимфы, что в долинке распевали Под тенью свежих веявших ветвей, И бег за ними — как они бежали! — О, лишь узнать о Мензоле своей, — Что не приметил он: уж вечер близок, И солнца — лик уж не горяч и низок. LXX И вот, раздумчивый и огорченный, Досадуя, что рано ночь идет, Походкой медленной и утомленной Он стал сходить с пещеристых высот. Здесь поздно оставаться, искушенный, Боялся он: в лесу густом вот-вот Зашевелится к ночи гад ползучий: Укус его тебя отравит жгучий. |
