– Это как прикажете понимать? – спросил я.
– Ну, это в том смысле, что мы идем, и может быть даже тратим массу усилий, но мы идем на холостом ходу, и не замечаем, что давно уже никуда не идем, а только потеем и перебираем ногами. И вот, будучи посланными в этот момент на хуй, мы оказываемся именно там, где нам и полагалось быть по логике вещей. Место, где мы оказались, не самое приятное, но можно воспринимать ситуацию и как благо. Есть время кое о чем подумать, поразмыслить и, возможно, пересмотреть свое отношение к миру. Чувство защищенности только мешает этому процессу. Чтобы изменить что-то в себе, нужно сперва отбросить защиту. Вот почему, как мне кажется, в обуви на хую нельзя. Как, скажем, в мечети…
– Вы не представляете себе, как Вы правы! – восторженно воскликнул длинный тощий субъект в деловом костюме с блестящей авторучкой в нагрудном кармане, – Видите ли, я довольно долго прожил в Соединенных Штатах. Так Вы знаете, эти бесцеремонные и самоуверенные американцы и вправду теряют свою уверенность вместе с кроссовками. Американцы вообще относятся к обуви совсем не так как в России. У них обувь – это как часть одежды, даже может быть, как часть тела. Они стирают свои любимые кроссовки в стиральной машине вместе с трусами и футболками, не снимают их ни на пляже, ни даже, ложась на кровать или на диван. Могут так и заснуть в обуви. А я, живя в Америке, работал в компании, которая плотно сотрудничала с японцами. Японцы нас довольно часто приглашали в свои японские традиционные рестораны и прочие такие места для деловых встреч, всяческих протоколов и так далее. А там у входа внутрь положенно снимать обувь. И наши шумные самоуверенные янки, сняв кроссовки, вдруг неожиданно становились такими тихими, скромными, что твои овечки!
– Согласно древнему иудейскому обычаю, поминки по умершему следует справлять, сидя непременно босиком, прямо на голом полу, – добавил пожилой мужчина со скорбным лицом и с типичной внешностью сельского раввина.
– А как Вы, священнослужитель, здесь оказались? – полюбопытствовал я.
– Как я здесь оказался? – раввин с каждой секундой все глубже погружался в пучину иудейской скорби, что изумительно хорошо отражалось на его лице, – Как я здесь оказался, Вы это меня спросили?
Раввин воздел руки к небу, а затем взялся обеими руками за голову и сказал:
– О горе мне, горе! Ну что ж, Вы меня спросили, и я Вам отвечу. В один несчастный день – да умереть бы мне за день до того – я послал своего сына в город получать образование, приличествующее юноше. И он там его получил гораздо больше, чем я бы хотел. Его образование теперь простирается до понимания того, что ни к чему жениться на достойной еврейской девушке, которую мы, его родители, ему хотели посватать. Ни к чему дарить своим родителям внуков, ни к чему родительское благословение… Мой сын вместо того стал гэем, как он говорит, то есть гомосексуалистом. Какое несчастье! Какой позор! Он заявился в родительский дом вместе со своим дружком и не таясь рассказал, кем он стал. Мы сильно поссорились, и вот теперь я здесь… О горе мне, о горе! – и несчастный раввин сел, поджав под себя худые босые ноги.
– Ну полно вам отчаиваться, – ласково обратился к нему философ. Утешьте себя молитвой. Вы ведь не кто-нибудь, а профессионал, в конце концов.
– Я сперва несчастный отец, а уже потом я профессионал, – ответил раввин, не вставая и не оборачиваясь.
– А вот тут вы неправы! – назидательно заметил философ. Настоящий профессионал – всегда сначала профессионал, а потом уже отец, сын, брат и все остальное.
– Вот за это я и не люблю профессионалов, – пробурчал я.
– А что Вы, собственно, имеете против профессионалов? – спросил профессиональный философ.
– Да вообще-то много чего имею! Профессионалы всегда и всюду манипулируют людьми, пользуясь своими профессиональными знаниями, и за это я их очень не люблю, хотя и понимаю, что без них обойтись никак нельзя. Профессионалы придумали дипломатический язык, бюрократические процедуры, валютный дилинг, фондовую биржу, жвачку с пузырями, липосакцию, журнал «Форбс», методы восстановления роста волос на лысой голове, способы продления и усиления оргазма…
– Помилуйте, голубчик, да что же в этом плохого? – удивился философ-профессионал.
– Да то, что я в результате чувствую себя как болванка на конвейере! Всю свою жизнь я играю по чужим правилам, все время мне предлагают готовые решения проблем и не дают думать самому. Сперва мне предлагают купить акции, обещают минимальный риск и быстрое обогащение, а потом этот самый профессионал разводит руками и указывает мне на параграф в договоре, где говорится о непредвиденных случайностях. В результате я остаюсь без денег, и профессионал не виноват. И никто не виноват, только я сам, потому что это я подписал договор и отдал деньги своими руками.
– Ну хорошо, допустим вы в определенном смысле правы. Ну а с лысиной или с оргазмом что не так? – совсем ласково спросил философ.
– А то, что это искусственная шевелюра и искусственный оргазм! – ответил я с непримиримой ненавистью, – Это искусственные груди, искусственные ногти, искусственный цвет волос, выученная манера говорить, почищенные специалистом поры на лице, дезодорированное тело, промытые мозги. Я живу с жещиной и не знаю, какого цвета у нее волосы, как пахнет ее собственнная кожа, и какие мысли она умеет думать своей головой. Все искусственное, все куплено у профессионалов. Я уже столько времени послушно жую эти куски пластика с фирменными наклейками, что меня несказанно тошнит!
– Но дорогой мой, вы же можете отказаться от их услуг!
– Нет, «дорогой мой», – передразнил я философа, – вовсе не от всех услуг! – Определенный сервис бывает весьма навязчивым. Сперва профессионалы-политики определяют область интересов, разрабатывают стратегии, намечают союзников и врагов, потом науськивают профессионалов-дипломатов, и те улыбаются фальшивыми улыбками, держа кукиш в кармане. А когда дипломаты обкакаются и не оправдают доверия, на помощь зовут профессионалов-генералов. А генералы берут за задницу меня, обряжают в военную форму, дают мне в руки автомат и велят убивать кого-то, кого мне убивать вовсе нет никаких причин, потому что я его и в глаза-то никогда не видел. Но профессионалы говорят мне, что это мои враги, и я должен этим профессионалам верить. Или делать вид, что я верю, и подчиняться, потому что иначе профессионалы объявят врагом меня и прикажут стрелять в меня таким же как я, а если они не будут стрелять в меня, то другие будут стрелять в них. А стрелять надо в тех професионалов, которые приказывают стрелять, а сами остаются в стороне.
– Э-э-э-э, голубчик вы мой, да вы, оказывается, бунтарь! Ну а как быть, если нашей стране нужен для развития промышленности какой-нибудь, скажем, цирконий, а у нас его нет? Только у соседей!
– Так и надо купить его у соседей, в чем проблема-то? – удивился я.
– А в том проблема, что соседи не хотят его нам продавать, – тут философ ухмыльнулся.
– Заплатить надо больше, – ответил я не раздумывая.
– Экий вы наивный, голубчик! Они его вообще продавать не хотят. Они прекрасно знают, что нам без этого циркония хана, что без него нас можно будет через пару лет взять голыми руками. Вот и не продают. Называют его «стратегическим материалом» и не продают.
– Купить через третьи страны, – тут же предложил я.
– Ну вот видите, вы уже начинаете рассуждать как профессионал, – похвалил меня собеседник, – Потом вы предложите ввести встречное эмбарго, еще какие-то санкции против обладателей циркония. Поднатореете как профессионал и предложите дать задание разведке украсть технологию обогащения циркониевой руды. А когда разведчики попадутся, а отношения с соседями ухудшатся дальше некуда, предпочтете отмобилизовать армию и напасть на соседа первым – шансов на победу больше. А после победы – весь цирконий ваш. И цирконий, и аплодисменты. Если лично вас на войну не пошлют, вы первый будете аплодировать.
– Нет, все равно мне это не нравится. И аплодировать я буду безо всякого удовольствия и безо всякого уважения, а так – чтобы только соседи не косились… А что если дать задание ученым найти альтернативные технологии, где не нужен этот самый цирконий?
