Дед приехал, с авоськой. С чемоданом задрипанным, обвязанным веревкой.
П-полковник!
Когда-то мечтал сделать внукам танк с дистанционным управлением, все купил необходимое - моторчик, провода, пульт приготовил, осталось лишь собрать, да только на кой ляд им танк, если у них в компьютере ракеты и самолеты летают как настоящие...
Еще бы тачанку предложил.
Подарил увеличитель с глянцевателем - фотографии печатать, специально из Киева тащил вместе с фруктами и большим жирным киевским тортом, а у внуков у каждого по "кодаку", фотографии как картинки... Сегодня отнес пленку в мастерскую - завтра все получил. Зря пер. Дочь права: надо бы позвонить, посоветоваться прежде. Куда она теперь это девать будет - и так места кот наплакал...
Нет, не поспевал. А главное, каждый раз в глупом положении. Каждый раз унижение.
Пытался давать дочери советы по жизни, так она молчит-молчит, а потом вдруг как полыхнет: "Пап, может, хватит, а?". То есть учить хватит.
Сразу понятно: не уважает! Ясно же: пустое место вы для нее, гражданин (господин) п-полковник!.. К тому ж еще хохляцкий подданный.
Внуки в детстве, когда в деревню наезжали, охотно с ним время коротали - в шахматишки сразиться, за грибами или на рыбалку, ордена и медали разглядывали с почтением, на себя примеряли (дедушка добрый, не возражал), из-за фуражки ссорились - кому носить. А теперь гмыкнут что-нибудь, не разбери что - и к себе, за компьютер или наушники.
Нет, не авторитет для них, не крутой.
Зять допоздна на службе, вечером рюмку вяло опрокинет, спросит что-нибудь невнятно (слух совсем ни к черту, сколько ухо ни оттопыривай), да ему и ответить-то нечего: что в его жизни такого? И в воспоминания пускаться тошно. Кому они нужны, его воспоминания? (Сестрица Ритка губы стрункой: х-ха, победитель!) А когда-то мечталось (фотография праздника): сядут с бутылочкой, душа в душу...
Не получается. Бормочет под нос, слов не разобрать: дел много... контора еле держится... деньжат негусто.
Как упрек - п-полковнику.
Дескать, какой ты п-полковник?
И весь разговор.
Ну, новости посмотрят вместе. Начнет тесть про грабителей-реформаторов, про Чечню, про Ельцина и Кучму, а зять зевнет, даже и не нарочито - искренне вполне: извините, пойду подремлю... Устал что-то. Все время квелый такой (то ли они в молодости!) - и в будни, и по выходным... П-полковник еще посидит у телевизора, пока дочь не выйдет, раздраженная: потише сделай, оглушил совсем. А потише - ему не слышно. Блям-блям... Уйдет в комнату, которую ему временно уступили (вытеснил)... Газету возьмет или радио включит, а на душе погано. Все не то... Неловко как-то: люди горбятся, а он - ни пришей кобыле...
П-приживальщик.
Сестра рыбьим глазом подмигивает издалека, из самого Киева: ага, вот-вот... кто ты есть. Соломку скручивала, по квартире раскидывала. Булавками колола. В партийную организацию жаловалась, где он состоял (социал-демократ не путать с коммунистами), стучала на него, что он плакаты, приготовленные к первомайской демонстрации (социал-демократы тоже ходили, своей колонной), украл. Еще кое-куда, что стихи антигосударственные сочиняет и чуть ли не с американцами якшается (брякнул сдуру про сон с американским президентом, поговаривали тогда о визите. И что ему американский президент?)...
Как-то ночью не спалось (частенько случается), и вдруг мысль ошеломительная: а может, вообще все из-за нее, из-за горбатой сестры Ритки? Вдруг она еще в молодости так сделала, что жизнь не задалась? Как-то поругались - из-за пустяка (она к нему всю дорогу вязалась, ревнючая, девчонок соседских пугала, наговаривала им, что те от него шарахались), цыпленка он ее случайно придавил, тот между дверями шмыгал, вот и защемил ненароком... Сильно поцапались - в злости она и тогда лютела, все из-за уродства, пусть даже незаметного почти (ему-то, конечно, известно), ну он ей и сказал: горбунья ты и есть горбунья... Обидел, значит. Она вдруг (как потом вспоминалось) вздернулась вся, смолкла - гробовое такое молчание, камнем на душу, тем более что чувствовал свою вину.
Не забыла, значит.
Он-то по простоте запамятовал, потому и решился к ней переехать - сестра все-таки, матери полегче - кто и присмотрит, как не дочь. А что вышло?
И поверить трудно, и не верить... Пучки соломы, все эти закрутки-заломки чародейские находил и в юности, только значения не придавал, пока не ушел на фронт и потом, вернувшись, не уехал учиться в Москву, в Военную академию. Виделись редко - так, перебросятся иногда скупым на слова письмишком. Он переезжал из города в город, куда посылали, пока не осел наконец в Москве. Поначалу в коммуналках, потом квартирку дали. Дочь выросла, с женой разошлись.
Вспомнил, будто озарило: из конверта-то иногда выпадало. Ну да, соломка. Рыжая. Надломленная. Скрученная. Это потом, позже, когда муж ее умер (сам ли? - тоже ведь не ладилось между ними), приезжала в деревню из своего Киева, тогда и помог ей деньгами. Вроде все ничего, нормальные отношения, ан вот ведь как...
Было, было в ней что-то ведьминское... Сделает, случалось, в шутку птичье такое личико - все в морщинках узеньких (словно змейки расползлись), с кулачок, нос загогулиной, губы куриной попкой, глаза-щелки... Для смеха вроде, а как-то не по себе.
И - горбик. Маленькое возвышеньице над левой лопаткой. Не приглядываться не заметишь. Но он-то видел. Да и все знали. А ей, видать, острый нож в сердце. Замкнутая, скрытная. Посмотрит косо - как обожжет. С годами угрюмость больше. И все одна, никого рядом. Ни друзей, ни подруг, ни родственников... Ни с кем не общалась. Вероятно, из-за горба своего.
Иногда такое брякнет - мозги свихнешь (еще когда вместе в деревне жили): не ходи в клуб, там зарзет гуку лен бремет ме... Такие вот дикие птичьи слова. Он переспросит, а она так же смутно и повторит или еще что-нибудь в том же роде прошипит. И смотрит на него пустым рыбьим глазом, с остренькой такой ухмылочкой: как это он не понимает обычных русских слов?
Злость разбирала, что его за дурака держит. Шутки шутит такие. Издевается. Но ощущение, что в мозгах действительно сдвиг. Ум за разум. То ли он плохо слышит (вот еще когда со слухом началось), то ли она его морочит.
