- Воды давай! Тащи к окошку! - суетился Лехман.
Андрей-политик, уставив в решетчатое окно голову, пронзительно кричал:
- Эй, эй... Отопри!.. У нас человек помирает!..
Но кругом было тихо. Лишь вдали наигрывала гармошка и выводили песню два мужских голоса: на лугу у речки собиралась молодежь.
XVII
Дедушка Устин, сгорбившись, петухом наскакивал на мужиков, сидевших на завалинке:
- Ограбили - и квиты?! Ах вы, непутевые!
- Иди-ка, дедка, иди! Вот тебе на церкву две красных... и проваливай... - сказал Обабок.
Он вытащил из кармана горсть денег и отсчитал трешками, выбирая самые старенькие, двадцать один рубль.
- А достальные возворотите, грех... По правде надо.
- Ну, ладно, возворотим... Проходи!
Устин строго посмотрел на мужиков и пошел к часовне, устало переставляя согнувшиеся в коленях одеревеневшие свои старые ноги.
А мужики разделили по пятерке на дом, остальные решили в пропой пустить: гуляй вовсю, на неделю хватит.
Девчонка Акулька тем временем прибежала к избе старосты Прова и, запыхавшись, крикнула:
- Тетынька Матрена, а у бродяг-то деньги...
- Врё... Много?
- У-у-у, папуша... Вот подохнуть... Мужики за вином побегли.
- Врё?..
- Вот подохнуть...
И припустилась рысью сказать мамке, чтоб пятерку у тятьки отняла: пропьет.
Бородулин чайничал у Матрены. Не дослушав Акулькиной речи, вскочил, табуретку опрокинул, сорвал с гвоздя картуз, - да на улицу:
- Это мои, обязательно мои...
А в ушах его шум гулял, болезнь из головы выходила, и в этом шуме грезилось: "Деньги найдешь, - быть"...
И, не спрашивая встречных, - сами ноги несли, - спешил к той заветной, пьяной завалине, где ходила уже чарка зелена вина.
- Братцы, у меня деньги пропали!
Точно бичом хватил: чарка остановилась, Обабок сразу присел на луговину, все затихли и, разинув рты, смотрели на Бородулина.
- Какие, Иван Степаныч, деньги, когда? - притворчиво спросил Цыган.
Бородулин все подробно рассказал: как с топором бежал по улице за жуликом, как в волость ездил, и про видение сонное в тайге: денег не жаль ему, лишь бы вора изобличить, только бы найти разгадку сну.
Мужики смотрят на него, дивятся: заикается Бородулин, руками машет, не в себе.
- Вы у бродяг, братцы, деньги-то отобрали?.. Обязательно мои...
И опять:
- Кешка, отворяй!
- Робенки, выходи!
Лехман высунул из двери голову и кивнул своим:
- Кажется, старшина, товарищи, пришел. Ну-ка...
Один за другим вышли четверо. Ограбленный Антон оправился и весь вдруг наполнился надеждой: глаза сразу Бородулина разыскали, улыбнулись ему и запросили пощады и милости.
- Который? - всех четверых взял взглядом Бородулин.
- Вот, - сказал Обабок, указав ногой на Антона.
Тот поклонился низко Бородулину и заговорил:
- Мои, господин старшина, у меня отобрали... кровные мои.
- Не он, - перебил Бородулин, - этого наздогнал бы.
- Отпустите нас, сделайте милость, мы своей дорогой шли... - загудел и Лехман.
Андрей из чижовки вышел.
Что-то ударило купца по сердцу, кто-то в уши крикнул: он!
- Это кто?!
Лехман, оглянувшись, куда показывал Бородулин, сказал:
- Это Андрей, политик тут один, недавно в тайге к нам пристал.
Зашатался Бородулин, защурился: так ярко вспыхнул в глазах огонь, все сказавший, на мгновенье туманом все покрылось, - и вдруг:
- Он!!
- Бородулин, Иван Степаныч! - радостный голос раздался, и Андрей шагнул к Бородулину. - Иван Степаныч!
- Он! Ребята, бей!!
Бородулин крякнул, привскочив: трах! - мимо, увернулся; трах! кто-то на руке повис.
- Бей!.. Кто это? Нож, нож, нож, лови, держи, режь!
А в гору во весь дух летит он, враг, он, окаянный, живой оборотень, он!
- Держи-и-и!!
А сзади мужики с кольями, с ножами, с кулаками:
- Держи! Держи!!
Тропинка в тайгу стегнула. Андрея не видать, прытко бежит, смерть по пятам несется.
- Напересек, напересек ему!!
- Держи-и-и!!
Сучья трещат, гам, ругань: ломится тайгой деревня, осатанели мужики. Бородулин впереди, легче пуху, себя не чувствует.
- Обутки сбросил, стервец... За мной!..
- Айда!!
Тропинка на луговой пригорок взметнулась, хорошо видать: нет врага, скрылся...
- Ребята! Сюда!.. Эн шапка!..
И слышит притаившийся в чаще Андрей, как, тяжело пыхтя, бегут мимо него, незримого, незримые люди: обманул их, бросил шапку вперед по тропинке, а сам в чащу, замер.
Кончилась лихая вереница, три мальчонка в хвосте бежали.
Андрей, пригибаясь к земле, бросился наискосок к речке и, еле переправившись вброд, пал в кусты, потеряв сознание.
А у чижовки оставшиеся мужики вихрем налетели на бродяг:
- Бей! Рр-работай! - сшибли их с ног, и началась расправа.
Все в клубок смешалось. Ревом и стонами задрожал воздух; лаяли собаки, визжали и плакали женщины, надрывались, яро хрипя, хмельные мужики. Бродяг били кулаками, били палками, топтали огромными подкованными сапожищами, где-то кирпич нашли - били кирпичом.
Вдруг:
- Стой! Что вы, окаянные!.. Стой!
Лысый, с грозным огнем в главах, Устин совался возле кучи извивавшихся тел и взмахивал руками:
- Стой! Остановись!..
Не сразу очнулись: руки ходу просят, осатанелые глаза кровью налились, на кулаках вбросили бродяг в чижовку, с руганью захлопнули дверь и, надсадисто дыша, буйно повалили в тайгу, на подмогу погоне за Андреем.
А старый Устин, в большущих своих сапогах, все так же подгибая ноги, торопливо вслед мужикам кинулся и не переставая звал:
- Воротись, лиходеи!.. Прокляну!.. Стой!!
В свалке Лехман кудрявого парня ножом пырнул. Парень лежал у чижовки вниз лицом и стонал, а на него лили ключевую воду. Плакала над ним в голос мать, ахали и ругались оставшиеся возле мужики, а пьяный отец, по прозвищу Крысан, лез драться к ключарю Кешке и диким голосом ревел на всю деревню, взмахивая огромным топором:
- Отопри, тебе говорят!.. Всех один кончу... Всех!!
Был полдень.
XVIII
В это время тайгой ехали трое: Анна, Пров, Даша... Эта насильно увязалась, упросила Прова Михалыча: праздник, погулять охота.
Отец с дочерью впереди, Даша далеко отстала: конь уросит, а Даша отвыкла от седла, боится.
У Прова душа играет, он глядит в спину дочери, на статную, крепкую, с обнаженными белыми икрами, фигуру, радуется: дочь говорит правильно, про все выведывает, все знать хочет, болезни не видать.
