Развеются чары пленительной ночи;

Солотча, Ока - что ни час - все далече.

И только ещё не погасшие очи при солнечном свете напомнят о встрече.

И все же не раз, просиявши глазами, чтоб смыть одинокость, схватившись за локоть, прочтешь, повторяясь, надеясь на память весеннего Фета и зимнего Блока.

31.12.83

Люблю твое лицо мадонны: из-под слегка припухлых век взор грациозно-полусонный, где вызов небу не померк.

Улыбку (с ней и черт не сладит) и чуточку курносый нос, твои распущенные пряди наивно вьющихся волос.

Простосердечную небрежность, недооформленную стать; и нежность, нежность, нежность, которую не передать.

Да что там нос, глаза и пряди, весь водопад твоих волос, когда б сказал, что в быстром взгляде прочесть однажды довелось!

31.06.84

Я не хочу обманывать тебя, мучительно я к прошлому ревную; вновь ослеплен и днем бреду вслепую сухую кровь рассудком торопя.

К чему твердить про некий идеал, про то, что так хотелось к изголовью склоняться утром с чистою любовью, которую всю жизнь свою искал.

Я знаю, время успокоит кровь и вместо небывалого блаженства оставит только жажду совершенства, которой и является любовь.

Я не молю ещё побыть со мной, но знаешь, как, расправив с хрустом крылья невидимым сознанию усильем, вдруг тянется одна душа к другой!

31.06.84

СОН ВО СНЕ

Ночная тишина глуха, как вата.

Лишь изредка её перерезает далекий свист больших электровозов, ножом консервным вспарывая сон.

Я в комнате один. В привычном кресле устало разместилось тело. Снова умчались мысли в дальние пределы, где можно пробежаться босиком.

За окнами накрапывает тихо осенний дождик. Ветер рукоплещет вовсю шальными ветками деревьев, роняя побуревшую листву.

А в памяти моей не меркнет солнце, лежит спокойно гладь пруда Святого, где лилия белеет невесомо.

Я к ней спешу подплыть, слегка коснуться, чтоб осознать, что все это не сон.

Веселый воздух резво и покато скользит по свежевымытым плечам.

Свет солнечный струится, как из лейки.

Двоится зренье, и тебя я вижу всю в ореоле радуги цветной.

Ты проплываешь, юная русалка.

Струится водопад волос неслышно.

Слова твои крадет гуляка-ветер, и только эхо вторит, искажая сиюминутный смысл всевечных фраз.

Давно пора мне в комнату вернуться, отставить кресло в сторону и тут же тебе по телефону позвонить.

Но сон во сне, как неотвязный призрак, как мириады разноцветных радуг, слепит и снова смешивает зренье.

Я пробужденья жду. Далекий свист ночных электровозов убеждает, что неостановима жизнь, что нужно инерцию движенья сохранять.

А, может, память этому порука, и сон не просто отдых, дань покою, а тот же бег в немой стране мечты?

11.10.84

Ты помнишь: вечер, мой мундир и шум вокзала?

"Любовь изнашивается до дыр", - ты мне сказала.

Любовь изнашивается, как ткань.

Рано иль поздно.

Не плачь, не плачь. Ах, перестань!

Взгляни на звезды.

Что в бесконечной глубине

Горят беспечно.

В том очистительном огне пребудем вечно.

4.10.85

НОЧНАЯ СКАЗКА

Я люблю сиянье солнышка.

С ним надежней и вольготней.

И видны при нем до донышка чердаки и подворотни.

Ночью жутко: всюду гномики

( в лунном свете - голубые), сжав в руках покрепче ломики, мерят улочки кривые.

Ничего себе подросточки, мышцы вовсе не из ваты; тренированные косточки, лишь умишком щупловаты.

Ходят-бродят, уши домиком, ищут, что лежит похуже.

Вся мечта - немытым ломиком жахнуть исподволь снаружи.

Омерзительны их хитрости, их подпольные секреты.

Вот бы разом напрочь вытрясти их душонки, их кастеты.

Извести б гвардейский выводок, честным людям нет проходу.

Может, солнце все же выведет их на чистую на воду.

Встань же, круглое и красное, разгони всю темь собою, пусть над нами снова властвует только небо голубое.

11.12.85

ДОРОГА В ГОРОДНЮ

Мы утром вышли в ранний путь...

Дорогою окольной внушал я дочке, что взглянуть пора на колокольню; что церковь красит Городню с пятнадцатого века; что стыдно спать пять раз на дню, когда ты не калека.

Не соглашалась ни за что идти в селенье дочка, дубленка будто решето не держит ветерочка.

Ее пугал не холод зим, когтящий лютым зверем, а то, что в книжный магазин я заглянуть намерен.

Она читала мне мораль, мол, сед, а все туда же: полночи белый лист марал и стал чернее сажи.

Потом готов сидеть полдня над старой книжкой Блока, а ей - ни слова, хоть родня; ей очень одиноко.

Была турбаза в декабре забита стариками, одни деревья в серебре девчонок завлекали.

Хотя б подружку в свой заезд,

Аленку иль Сюзанну, то был бы общий интерес взамен сплошных терзаний.

Что мне ответить? Чем мне крыть подобные запросы?

Не пара рук, тут пара б крыл могла обезголосеть.

Из-под сапог летела пыль.

Был уголь здешней метой...

Я по дороге ей купил пирожное, конфеты...

Была дорога далека.

К тому ж с шоссе ни шагу.

Сейчас легко с черновика на белую бумагу перенести путь с грузом пут под леденящим ветром, когда машины рядом рвут тугие километры.

О, как же ныла и кляла мою страстишку дочка!

А я молил: вот до угла, потом до бугорочка дойди... И встанет Городня веселыми домами, и оба-двое мы, родня, пройдем меж их рядами.

Так и случилось...Важен пыл не только для таланта, но - цель достичь. И я купил словарик музыканта.

Потом, куда душа звала, давным-давно не в ссоре, прошли мы к церкви, что была, конечно, на запоре.

Сверкали златом купола, и небо было чище над скромной тропкой, что вела на местное кладбище.

Там бомж и протоиерей, крестьяне и солдаты лежали рядом; их тесней объединяли даты.

Они одни видали сны, в верховье Волги жили...

Мы тоже веточку сосны на холмик положили.

За описанье не берусь обратного маршрута; но приоткрылась дочке Русь хотя бы на минуту.

Я думаю, что поняла она (я, впрочем, тоже): дорога - к Родине вела, пугая бездорожьем.

И надо не бояться зим, идти с открытым сердцем, найдется книжный магазин, где можно отогреться.

Найдется красное крыльцо, где не важна монета; найдется красное словцо не только для привета.

26.12.85

ПЕРСОНАЖ

Вот он - я, смешной и пылкий, книгочей и дуролом; я - с шипучею бутылкой; я - за письменным столом; я, живущий в ус не дуя; я, подстриженный под ноль; не сказавший слова всуе и разыгрывавший роль.

То в сандальях, то в ботинках, то в кирзовых сапогах; разодетый, как картинка, и в последней из рубах.

Перед взором словно фото годы, месяцы и дни; прерываться неохота: персонаж-то мне сродни.

С бесконечным интересом длю воскресное кино.

Только за парадным лесом есть ли дерево одно, то, которое покажет, чем душа моя жива, ведь она одна и та же, как ни разнятся слова.

Жизнь свою перелистаю, то-то воли дам рукам и стихов крылатых стаю разгоню - аж к облакам...

22.03.86

ВДРУГОРЯДЬ

Л.Ю.

Славно все же бывает на свете - вспоминается то, что забыл...

Я вдругорядь товарища встретил, словно в юность фрамугу открыл.

Мы полвечера с ним говорили про обиды давнишние, но чай не пили и кофе не пили, и не пили сухое вино.

Черт ли выкинул это коленце или ангел убавил вину...

Показал он мне сына-младенца, поглядел я на третью жену.

Чуть заметил, не трогая, книги; и растрогали нас не стихи, а какие-то давние миги и нелепые наши грехи.

Я бубнил про наветы и сплетни, он талдычил, что надо худеть, чтобы новое тысячелетье без одышки легко одолеть.

Мне за сорок, ему скоро сорок, а мы вроде болтливых сорок о приятелях давних и спорах раскричались, забывши про срок.

Между тем кукарекнула полночь, мне пришлось собираться домой; друг и тут деликатную помощь оказал, проводив по прямой.