Положение афинского народа в то время заслуживает всяческого сочувствия. Один класс населения владел всем, другой, напротив, — ничем; богатые угнетали и немилосерднейшим образом грабили бедных. Между первыми и вторыми встала глухая стена. Нужда гнала бедняков искать защиты у богачей — у тех, кто, как пиявки, высасывал у них кровь, но помощь, которую им оказывали богачи, была жестокой помощью. За деньги, которыми они их ссужали, беднякам приходилось платить чудовищные проценты, и если платёж оказывался просроченным, земля переходила в собственность заимодавцев. Когда у должников ничего не оставалось, а жить как-никак нужно было, нищета заставляла их продавать в рабство своих детей, а когда, наконец, и эта возможность оказывалась исчерпанной, они отдавали в залог себя самих и вынуждены были терпеть, чтобы кредиторы продавали их как рабов. Против этой позорной торговли людьми в Аттике не было издано никакого закона, и ничто не сдерживало гнусной алчности богачей. Положение Афин было ужасно, и чтобы не дать государству погибнуть, нужно было насильственным способом восстановить резко нарушенное равновесие в распределении имущества.
В народе возникли три партии, поставившие себе целью разрешить эту задачу. Первая, в состав которой по преимуществу входили бедные граждане, требовала установления демократии и равного раздела всей земли, проведённого в Спарте Ликургом; вторая, состоявшая из богачей, отстаивала аристократический строй.
Третья стремилась сблизить между собою обе формы государственного устройства и выступала против обеих названных партий, дабы ни та, ни другая не могла добиться своего.
Не было ни малейшей надежды уладить этот спор миром, разве что нашёлся бы такой человек, которому подчинились бы все три партии и которого все они признали бы третейским судьёй.
Такой человек, к счастью, был найден: его заслуги перед республикой, его уравновешенный и кроткий характер, наконец слава о его исключительной мудрости уже давно привлекали к нему взоры народа. Этот человек был Солон , происходивший, подобно Ликургу, из царского рода, поскольку среди своих предков он числил Кодра. Отец Солона, некогда очень богатый, основательно расстроил своё состояние, щедро помогая нуждающимся, и молодому Солону пришлось поначалу заняться торговлей. Путешествия, неизбежные при его роде деятельности, расширили его умственный кругозор, ознакомление с нравами чужих стран способствовало развитию его дарований. С ранних лет начал он пробовать свои силы в поэзии; и навыки, приобретённые им в этом искусстве, пригодились ему в дальнейшем, чтобы облечь в этот приятный наряд политические правила и моральные истины. Его сердце было открыто для радости и любви; увлечения молодости сделали его более снисходительным к людям и наложили на его законы отпечаток мягкости и умеренности, столь прекрасно отличающий их от законов и Драконта и Ликурга. К тому же он был храбрым военачальником, овладел для республики островом Саламином, оказал ей ещё и другие значительные услуги на полях сражений. В те времена между философией и деятельностью на государственном и военном поприще не существовало такого разрыва, как ныне; мудрец был и лучшим государственным мужем, и самым опытным полководцем, и наиболее храбрым воином. Чем бы он ни занимался как гражданин, его мудрость сопутствовала ему. Слава Солона разнеслась по всей Греции, и он оказывал весьма значительное влияние на общее положение дел в Пелопоннесе.
Солон был человеком в равной мере приемлемым для всех существовавших в Афинах партий. Богатые возлагали на него большие надежды, потому что у него самого было состояние. Бедные доверяли ему, потому что он слыл человеком высокой честности. Рассудительные люди между афинянами хотели бы видеть его своим государём , ибо монархия казалась им наиболее верным средством пресечь борьбу партий; его родственники хотели того же, но из своекорыстных соображений, ибо надеялись разделить с ним власть. Солон отвергнул этот совет. «Монархия, — сказал он, — прекрасное обиталище, но оно не имеет выхода».
Он ограничился тем, что позволил назначить себя архонтом, а также законодателем, причём эти высокие должности он принял весьма неохотно, исключительно ради блага своих сограждан.
Начал он с того, что обнародовал знаменитый указ, получивший название сисахфии , или снятия бремени. Этим указом все должники освобождались от долговых обязательств; кроме того, заимодавцам отныне возбранялось давать ссуды на условиях кабальной зависимости. Это постановление было бесспорно насильственным посягательством на частную собственность, но насущные нужды государства делали такое насилие необходимым. Из двух зол оно представляло собой меньшее, ибо тех, кто был осчастливлен им, насчитывалось во много раз больше, нежели тех, кто пострадал от него.
При помощи этого благодетельного эдикта Солон раз навсегда сбросил тяжкое бремя, на протяжении многих столетий угнетавшее беднейшие слои населения, но и не ввёрг в нищету богатых, ибо оставил им в неприкосновенности их владения. Он лишь отнял у них возможность творить неправедные дела. И, однако, он от бедняков стяжал не большую благодарность, чем от богачей. Бедняки рассчитывали на полный и равный раздел земли между всеми, пример чего был дан Спартою, и поскольку Солон не оправдал этих ожиданий, они открыто выражали своё недовольство. Они забывали при этом, что законодатель обязан быть одинаково справедливым как в отношении бедных, так и богатых и что мера Ликурга не заслуживает подражания именно в силу того, что в основу её положена несправедливость, чего следует всячески избегать.
Неблагодарность народа исторгла у законодателя смиренную жалобу. «Некогда, — сказал он, — со всех сторон доносились до меня одни восхваления, ныне же я встречаю лишь косые, враждебные взгляды». Вскоре, однако, в Аттике сказались благодетельные последствия изданного Солоном указа. Земля, перед тем закабалённая, ныне стала свободной. Теперь афинский гражданин возделывал как свою собственность поле, на котором раньше работал подёнщиком своего заимодавца. Многие граждане, проданные в чужие края и уже начавшие забывать родной язык, вернулись в своё отечество свободными людьми.
