К Коринфу, где во время оно

Справляли праздник Посейдона,

На состязание певцов

Шёл кроткий Ивик, друг богов.

Владея даром песнопенья,

Оставив Регий вдалеке,

Он шёл, исполнен вдохновенья,

С дорожным посохом в руке.

Уже его пленяет взоры

Акрокоринф, венчая горы,

И в Посейдонов лес густой

Он входит с трепетной душой.

Здесь всюду сумрак молчаливый,

Лишь в небе стая журавлей

Вослед певцу на юг счастливый

Станицей тянется своей.

«О птицы, будьте мне друзьями!

Делил я путь далёкий с вами,

Был добрым знамением дан

Мне ваш летучий караван.

Теперь равны мы на чужбине, —

Явившись издали сюда,

Мы о приюте молим ныне,

Чтоб не постигла нас беда!»

И бодрым шагом вглубь дубравы

Спешит певец, достойный славы,

Но, притаившиеся тут,

Его убийцы стерегут.

Он борется, но два злодея

Разят его со всех сторон:

Искусно лирою владея,

Был неискусен в битве он.

К богам и к людям он взывает,

Но стон его не достигает

Ушей спасителя: в глуши

Не отыскать живой души.

«И так погибну я, сражённый,

И навсегда останусь нем,

Ничьей рукой не отомщённый

И не оплаканный никем!»

И пал он ниц, и пред кончиной

Услышал ропот журавлиный,

И громкий крик и трепет крыл

В далёком небе различил.

«Лишь вы меня, родные птицы,

В чужом не бросили краю!

Откройте ж людям, кто убийцы,

Услышьте жалобу мою!»

И труп был найден обнажённый,

И лик страдальца, искажённый

Печатью ужаса и мук,

Узнал в Коринфе старый друг.

«О, как безгласным и суровым

Тебя мне встретить тяжело!

Не я ли мнил венком сосновым

Венчать любимое чело?»

Молва про злое это дело

Мгновенно праздник облетела,

И поразились все сердца

Ужасной гибели певца.

И люди кинулись к пританам,

Немедля требуя от них

Над песнопевцем бездыханным

Казнить преступников самих.

Но где они? В толпе несметной

Кто след укажет незаметный?

Среди собравшихся людей

Где укрывается злодей?

И кто он, этот враг опасный, —

Завистник злой иль жадный тать?

Один лишь Гелиос прекрасный

Об этом может рассказать.

Быть может, наглыми шагами

Теперь идёт он меж рядами

И, невзирая на народ,

Преступных дел вкушает плод.

Быть может, на пороге храма

Он здесь упорно лжёт богам

Или с толпой людей упрямо

Спешит к театру, бросив храм.

Треща подпорами строенья,

Перед началом представленья

Скамья к скамье, над рядом ряд,

В театре эллины сидят.

Глухо шумящие, как волны,

От гула множества людей,

Вплоть до небес, движенья полны,

Изгибы тянутся скамей.

Кто здесь сочтёт мужей Фокиды,

Прибрежных жителей Авлиды,

Гостей из Спарты и Афин?

Они явились из долин,

Они спустились с гор окрестных,

Приплыли с дальних островов

И внемлют хору неизвестных,

Непостижимых голосов.

Вот перед ними тесным кругом

Из подземелья друг за другом,

Чтоб древний выполнить обряд,

Выходит теней длинный ряд.

Земные жёны так не ходят,

Не здесь родные их края;

Их очертания уводят

За грань земного бытия.

Их руки тощие трепещут,

Мрачно-багровым жаром плещут

Их факелы, и бледен вид

Их обескровленных ланит.

И, к привиденьям безобидны,

Вокруг чела их, средь кудрей

Клубятся змеи и ехидны

В свирепой алчности своей.

И гимн торжественно согласный

Звучит мелодией ужасной

И сети пагубных тенет

Вкруг злодеяния плетёт.

Смущая дух, волнуя разум,

Эринний слышится напев,

И в страхе зрители, и разом

Смолкают лиры, онемев.

«Хвала тому, кто, чист душою,

Вины не знает за собою!

Без опасений и забот

Дорогой жизни он идёт.

Но горе тем, кто злое дело

Творит украдкой тут и там!

Исчадья ночи, мчимся смело

Мы вслед за ними по пятам.

Куда б ни бросились убийцы, —

Быстрокрылатые, как птицы,

Мы их, когда настанет срок,

Петлёй аркана валим с ног.

Не слыша горестных молений,

Мы гоним грешников в Аид

И даже в тёмном царстве теней

Хватаем тех, кто не добит».

И так зловещим хороводом

Они поют перед народом,

И, чуя близость божества,

Народ вникает в их слова.

И тишина вокруг ложится,

И в этой мёртвой тишине

Смолкает теней вереница

И исчезает в глубине.

Ещё меж правдой и обманом

Блуждает мысль в сомненье странном,

Но сердце, ужасом полно,

Незримой властью смущено.

Ясна лишь сердцу человека,

Но скрытая при свете дня,

Клубок судьбы она от века

Плетёт, преступников казня.

И вдруг услышали все гости,

Как кто-то вскрикнул на помосте:

«Взгляни на небо, Тимофей,

Накликал Ивик журавлей!»

И небо вдруг покрылось мглою,

И над театром сквозь туман

Промчался низко над землёю

Пернатых грозный караван.

«Что? Ивик, он сказал?» И снова

Амфитеатр гудит сурово,

И, поднимаясь, весь народ

Из уст в уста передаёт:

«Наш бедный Ивик, брат невинный,

Кого убил презренный тать!

При виде стаи журавлиной

Что этот гость хотел сказать?»

И вдруг, как молния, средь гула

В сердцах догадка промелькнула,

И в ужасе народ твердит:

«Свершилось мщенье Эвменид!

Убийца кроткого поэта

Себя нам выдал самого!

К суду того, кто молвил это,

И с ним — приспешника его!»

И так всего одно лишь слово

Убийцу уличило злого,

И два злодея, смущены,

Не отрекались от вины.

И тут же, схваченные вместе

И усмирённые с трудом,

Добыча праведная мести, —

Они предстали пред судом.