Настя-ханум отвернулась к реке. На ресницах ее пламенели маленькие рубины слез.
И тут хрипло, сдавленно капитан Непес пробормотал:
- Не надо плакать, женщина...
- Лодки нет, а солнце... солнце...
Рыдание перехватило горло молодой женщины.
Только теперь Непес понял: солнце выкатилось из-за гор и облило цветом красной меди и воду, и далекий берег, и лицо Насти-ханум...
Он повернулся и с силой, по-капитански приказал:
- Спускай шлюпку, эгей!
Но шлюпка не понадобилась. От далекого берега отделилось что-то черное, неуклюжее. Течение сносило это нечто к пароходу. Скоро сделалась видна большая бревенчатая лодка-плоскодонка. Перевозчики в лохматых шапках надрывно вертели веслами, подымая тучи алых брызг.
- Смотри: вон перевозчики Парпи-отец и Парпи-сын. Вечность веслами бьют по воде, - пробормотал капитан Непес, - ловко плывут, смело плывут. Не оглядываются. Ничего не боятся. Значит, стражникам руки позолотили, кто-то позолотил, сильно позолотил.
Он усмехнулся и посмотрел на Настю-ханум:
- Собирайтесь, ханум!
Каимэ подплывала быстро. Неуклюжее и громоздкое сооружение чрезвычайно легко и точно пришвартовалось к борту судна...
Пароход уже усердно шлепал колесами по воде, а капитан Непес все стоял на своем капитанском мостике и провожал глазами каимэ. Вот она сделалась совсем маленькой и исчезла с глаз у самого берега, желтого и скучного.
Капитан Непес с облегчением испустил вздох, похожий на вихрь пустыни. И не потому он вздохнул так громко, что все обошлось благополучно и афганские пограничники не устроили скандала, не открыли по шлюпке огонь, на что они имели полное право.
Капитан Непес вздохнул потому, что он имел романтическую, нежную душу. Он так обрадовался. Теперь светловолосая красавица увидит своего нежно любимого.
В задумчивости старик совсем невпопад ответил подошедшему к нему за распоряжениями механику. Он ответил ему такое, что тот разинул рот и выпучил глаза.
- А? Что? - с недоумением разглядывал поглупевшее лицо механика капитан Непес. - Да ты ошалел, видно. Полный вперед!
Но мы всецело на стороне механика. Мы вполне понимаем его. Он не мог не ошалеть. Старый, седой, загрубевший в бесконечных плаваниях капитан сказал:
- Зажигать огонь в душе и пылать к предмету страсти - учиться этому надо у меня: я мастер этого дела!
Механик был из простых волжских матросов. Откуда он мог знать, о чем говорил Непес...
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Когда какими-нибудь путями попаду
в огонь и выйду из огня, я стану
чистым золотом.
С а а д и
Благоразумие требовало. Гулям требовал. Доктор советовал. Алаярбек Даниарбек думал, что так лучше.
Наконец, сам хаким гератский Абдуррахим полагал, что это единственный выход.
Одна Настя-ханум стояла на своем:
- Он мой муж, я еду с ним.
- Но, - возражал Абдуррахим и склонялся в поклоне так низко, что все многочисленные ордена и медали на его мундире прыгали и тревожно бренчали. - Но я не имею на сей счет никаких указаний оттуда... Увы, "две нежные ножки наткнулись на колючки..." Я сочувствую, но...
Хаким гератский получил некогда военное образование в Петербурге и не прочь был щегольнуть такими словечками, как "сей", "сие", "таковой"... По-русски он говорил превосходно. Он всегда млел и терялся в присутствии русских красавиц. Их розовая кожа и золотистые волосы лишали его душевного равновесия. Он ни в чем не мог отказать розовой, золотоволосой Насте-ханум. Он не знал к тому же, как повернется колесо судьбы господина векиля Гуляма. Сегодня он мятежник, но еще вождь. Он в затруднительном положении, но он еще векиль джирги пуштунских племен... Очень близкий... родственник короля... Сегодня он пленник, почти... арестант, но нельзя забывать: он герой битв с английскими захватчиками, баловень судьбы. Хаким невольно отводил глаза в сторону. На руках Гуляма ему мерещились цепи. Но нельзя забывать: Гулям племенный вождь, а племя его - очень сильное племя. Он еще векиль гор! Племенной джирги. Он уполномоченный всех племен Сулеймановых гор. А кто знает, что будет завтра.
Могущественный хаким жемчужной раковины мира - Герата - Абдуррахим много пожил, многое пережил, многое повидал и очень ценил покой души и тела... Надо в точности выполнять желания столицы, но в допустимых пределах. Надо уметь читать циркулярные предписания с орнаментальными украшениями - плодами изысканного ума...
В потайном ящичке драгоценной шкатулки лежала секретная инструкция. В ней строжайше предписывалось: не чиня ни малейших неудобств, доставить господина векиля Гуляма в Кабул живым и здоровым.
Случайно или нет, слова "живым и здоровым" писец государственной канцелярии выделил красной тушью. Что имел в виду писец? Что имел в виду тот, кто диктовал писцу?
Хаким Герата не любил инструкций, а тем более письменных. Терпеть не мог он писем из столицы, да еще с выделенными красным шрифтом словами. Абдуррахим не первый год управлял провинцией. Государственный ум Абдуррахима отлично заменял ему инструкции и предписания. Абдуррахим и при короле Аманулле отлично управлял своей провинцией.
В секретной инструкции, лежавшей в потайном ящичке, ничего не говорилось о жене господина векиля. Не было ни намека на нее, точно ее не существовало.
Но...
В инструкции говорилось о том, что нельзя причинять неудобства господину векилю. Можно ли разлуку с молодой, прелестной, златокудрой, розовокожей женой отнести к неудобствам? Хаким Герата недолго колебался. Абдуррахим и Гулям принадлежали к одному племени, даже к одному роду. Не поддержать соплеменника, родича - преступление.
Он посетил господина Гуляма в его уединении. Именно в уединении, а не в заключении - на даче Чаарбаг Фаурке. Видит всевышний, помещение, где пребывал векиль, ничем не напоминало тюрьму. Чаарбаг Фаурке - прекрасный сад с виноградником на берегу многоводного канала Кахруд-бор.
Хаким лично осведомился о состоянии здоровья господина векиля. Он расспросил его о времяпрепровождении, о том, чем его кормят, чем его поят. Не жестка ли постель? Не застаивается ли воздух в комнате? Нет ли блох? Увы, блохи - это бич и бедствие Герата. Не тревожат ли посторонние шумы? Какова на вкус родниковая вода? Не привозить ли лучше воду из священного источника Зиарет Ходжи Таги? Не прислать ли какие-нибудь благовония?
Впрочем, вопросов хаким задавал множество, и притом в самой благожелательной форме. Вопросы свидетельствовали о милейшем внимании, и господин векиль терпеливо и столь же благожелательно отвечал на каждый вопрос, хотя он был раздражен и взбешен этим бессмысленным арестом. Вопросов у хакима имелось множество, вежливость хакима переходила все границы, и Гулям, знавший Абдуррахима с детства и бывший раньше с ним на самой дружеской ноге, понимал, что его, Гуляма, положение скверное, если столь самостоятельный и, по сути дела, независимый от Кабула властитель провинции, забыв дружбу, товарищество, племенные и родовые связи, изображает из себя человека чужого. Гулям почувствовал презрение к Абдуррахиму. Губернаторский пост сделал Абдуррахима чиновником. Он забыл об интересах и обычаях племени. Абдуррахим топтал святое святых пуштунов. Теперь Гулям презирал своего соплеменника, родича, друга... Гулям знал: никогда сам он так не поступил бы ни ради себя, ни ради аллаха, ни тем более ради земного властителя.
Но на вопросы надо отвечать. В вопросах можно прочитать смысл и настоящего и будущего. И Гулям отвечал Абдуррахиму столь же изысканно и вежливо, сколь изысканны и вежливы были вопросы.
Но он не выдержал и вскрикнул, когда Абдуррахим тем же вежливым и невинным тоном задал среди тысячи вопросов один-единственный вопрос, от которого могло разорваться сердце.
Он закричал, и не стыдился, что закричал от радости.
Абдуррахим спросил:
- А какие ваши распоряжения передать ее превосходительству, вашей глубокоуважаемой и прелестной супруге?
