Из домика выплыло существо в пробковом шлеме, брезентовых коротеньких шортах, с голыми коленками, в гольфах и в черных очках-консервах.

- Гуд монинг, - сказала девица. - Желаете заправиться? Предъявите талоны.

- Невероятно! - воскликнула Гвендолен. - И много вас здесь, мисс?

- Я одна.

- Но кругом степь. Бродячие шайки.

- Я - старший сержант Флагерти Флинн... мисс Флинн из Канзас-Сити. Флаги союзников - моя защита и покровительство.

Все вошли в помещение бензозаправочной станции. Конторка - два увесистых стула, жесткий деревянный, весьма массивный диван и умывальник составляли убранство этого затерявшегося на окраине соленой безжизненной пустыни Дэшт-и-Лутт домика, склепанного, сбитого, свинченного на скорую руку из железобетонных плит и сиротливо глядевшего окнами во все стороны света.

Стены украшали плакаты. Один из них вызвал усмешку на суровом лице Мансурова. Американка, с любопытством приглядывавшаяся к нему, спросила:

- Вы улыбаетесь? Почему?

- А я думал, что с таким идиотством покончено двадцать лет назад... Но... э, да тут и адрес есть. Оказывается, плакат отпечатан в тегеранской типографии. Только скажите, мисс Флинн из Канзаса, почему вы сочли своим долгом украсить свою контору таким... такой дрянью?

Плакат изображал зверскую бородатую гориллообразную физиономию "большевика", наткнувшего на вилы херувимообразного, с картины Рафаэля, младенца, улыбавшегося с острия вил нежной, умиротворенной улыбкой.

- По-английски, сэр, вы говорите отлично, но у вас акцент. Вы не англичанин, - уклонилась от ответа девица и сняла с лица очки. На Мансурова с любопытством и вопросом смотрели наивно-детские голубые глаза. - А вы кто?

- Угадайте!

- Вы не англичанин и не немец... О, я вижу, вы военный... видимо, офицер... бывалый колониальный офицер. - И, чуть порозовев, - видимо, внешность Мансурова произвела на нее впечатление - она добавила: Мужественный рыцарь пустыни... О... вы не скажете, кто вы? Здесь так редко проезжают цивилизованные люди... В пустыне никого. Поверьте, я... я... тоже... цивилизованная. Юрист. Училась в Цинциннати, на юридическом факультете. Теперь вот... в армии.

- Так вот, милая мисс, я и есть большевик, только вот бороду сбрил.

Он, как глупый анекдот, рассказывал потом про "бензиновую девицу", про округлившиеся голубые ее глаза и про то, как дрожали у нее наманикюренные пальчики, когда она брала из его рук шоколадку, которую он ей преподнес.

Союзнички! Мисс была ошеломлена. Не хотела верить. Проговорилась, что у бензоколонки останавливалась грузовая машина с каким-то военным. Они пугали ее большевиками. Говорили, что плакат, выпущенный еще в сорок первом году, как нельзя лучше изображает советских кровожадных коммунистов.

- Почему бы вам - большевику - не написать свою автобиографию, заметила Гвендолен. - У вас такая бурная жизнь. Все британские и американские деятели сочиняют мемуары. Вот бы в Америке напечатали вашу книгу, чтобы открыть глаза таким дурочкам...

Снова Гвендолен! И снова рядом с Сахибом Джелялом! Удивительная пара! По всему видно, что они связаны прочными узами.

Мансуров поспешил наружу, увидев в широкое стекло, что к бензоколонке приближался еще одни автомобиль. Он был еще далеко, но Мансуров сразу же признал в нем "шевроле" из гаража Баге Багу.

- Это мне не нравится, - бросил он на ходу Сахибу Джелялу и направился к "фордику", из-под которого торчали ноги Алиева. Надо было предупредить его. В машине находился благопристойно замаскированный брезентом арсенал: автоматы, винтовки, патроны, ручные гранаты.

Мгновенно Алиев оказался на месте, за рулем, и положил рядом с собой два автомата. Он приехал из Мешхеда ночью в Баге Багу за генералом и был, как сам выразился, "в боеготовности номер один". Мало ли что может случиться в хорасанской степи!

Не преминул принять меры предосторожности и Сахиб Джелял. Он предупредительно отвел дам - Гвендолен и мисс Флинн - в сторонку, чтобы между ними и приближавшейся в облаке пыли автомашиной оказался его "мерседес". Сам же со своим шофером позаботился, чтобы оружие находилось под рукой.

Выйдя на пыльную колею, комбриг разглядывал еще далекую, прыгавшую козлом по ухабистой дороге машину и все больше приходил к заключению:

- Едет сам. Зачем ему это понадобилось?

Откуда у Алексея Ивановича появилась уверенность, что в появившейся на краю степи машине находится сам владелец Баге Багу господин Али Алескер, трудно сказать. Мансуров выехал из райского имения вскоре после полуночи, проводив Шагаретт до бивуака джемшидов, расположившихся среди холмов к северу от Баге Багу, не найдя нужным поставить в известность о своем отъезде мирно почивавшего на женской половине дворца помещика.

- Мчится вовсю! Спешит!

Сверхмощный, сверхдорогой личный свой автомобиль Али Алескер никогда и никому не доверял. Говорили, что когда шахиншах Реза Пехлеви, у которого собственная машина потерпела аварию рядом с Баге Багу, обратился к своему верноподданному с просьбой предоставить знаменитый на всем Среднем Востоке, да чего там - во всей Азии, золотом отделанный "шевроле", хозяин поместья презрительно выпятил гранатовую губу, показал флигель-адъютанту шахиншаха комбинацию из трех пальцев и пояснил: "Скушайте!" Самое удивительное, что шахиншах после такого неслыханного поношения не только не лишил Али Алескера своих милостей, но и прожил у него в гостях целых три дня.

"Шевроле", поднимая тучи белой пыли, приближался, а Мансуров все еще думал: и чего здесь это Али Алескеру понадобилось?

События, перевернувшие тишину и покой благословенного поместья и показавшие поистине скорпионово нутро "шпионского притона", сделали Мансурова хозяином положения. После поспешного бегства гитлеровских инспекторов и уполномоченных, после гибели группы аллемани и после, наконец, жалкой смерти генерала фон Клюгге серахская диверсионная группировка оказалась действительно обезглавленной. Оставшиеся в живых немецкие офицеры, а также эмигранты заперты в ловушке подошедшими с севера и востока кочевниками-ополченцами. Сам же Алексей Иванович, не теряя времени, выехал на подоспевшем "фордике" в сторону советской границы, близ которой находились, как сообщили, базы и склады оружия фашистов.

Не без тревоги он вглядывался в приближающийся автомобиль. Как же Али Алескер умудрился ускользнуть от недремлющего ока Аббаса Кули?

Кругом серой кошмой расстилалась безжизненная гладь Хорасанской равнины с редкими, блеклой зелени, кустами колючки, щербатыми каркаули полуразрушенными глинобитными башнями, служившими когда-то хорасанским земледельцам убежищем от калтаманов. На темно-аспидного цвета возвышенности белели пирамидки глиняных отвалов над заброшенными кяризами. Удобнейший плацдарм для всяких засад, внезапных нападений.

- Вас что-то тревожит, Алексей-ага? - спросил подошедший Сахиб Джелял. - Насколько я понимаю, вы должны быть довольны. Змея в Баге Багу раздавлена...

Он снова надел свой тонкой верблюжьей шерсти белый халат, к которому, как он сам любил говаривать, не пристает ни пыль, ни песок, ни грязь. На голове у него сняла белоснежная чалма, что придавало ему вид весьма почтенного духовного наставника. Нет лучшей защиты головы от солнца, чем чалма индийской кисеи.

- А пустыня не так пустынна, не так безмятежна. И надо смотреть в оба, - усмехнулся Мансуров. - Пустыня, пока едешь со скоростью восьмидесяти километров в час, пустынна и безлюдна. А когда остановишься, приглядишься, она - что муравейник. Смотрите!

Медленно ползли сказочными насекомыми по холмам одинокие верблюды. По лощине, в стороне от бензоколонки вереницей брели, гордо выпрямив стан, персиянки с тяжелыми глиняными кувшинами на головах. Поодаль сбившиеся в кучу овцы дожидались у невзрачного глиняного колодца, когда пастух в лохматой шугурмэ наполнит кожаным ведром выдолбленный из камня желоб, гладко отполированный мордами бесчисленных поколений животных, тершихся об эти камни с сотворения мира. Далеко-далеко за серыми кубиками хижин, слепых, без окон, шевелились у самого горизонта белые - не то хлопья снега, не то клочки ваты.